И мертвый веки подымал,
и мертвый очи протирал,
и, словно в чувство приходя,
взглянул, поднявшись, вкруг себя.
«О, святый боже, мне во власть
не дай к нечистому попасть!
Ты, мертвый, не тревожь покой,
да будет вечный мир с тобой!»
И мертвый голову склонил
и очи мутные закрыл.
Но снова грохот, снова стук!
Еще сильней бушует друг:
«Вставай, мертвец, вставай с одра,
открыть часовню нам пора!»
И вновь на страшный тот призыв
мертвец поднялся полужив,
к засовам прочной двери той
холодной тянется рукой.
«Исусе Спасе, помоги,
не дай, чтоб вторгнулись враги!
Мертвец, лежи и тих и строг;
да будет милостив к нам бог!»
И снова мертвый лег, как был
в гроб без движения, без сил,
И вновь поднялся грохот, стук!
У девы меркнет взор и слух!
«Го, го, мертвец! Го, го, вставай!
и нам живую подавай!..»
Беда бедняжке в этот час!
Поднялся мертвый в третий раз
И свой пустой, потухший взор
на полумертвую простер.
«Мать богородица! Спаси,
у сына милости проси!
В своих молитвах я грешна:
но ты простить меня должна!
Мать всех покинутых детей,
спаси меня из злых сетей!»
И тут, как бы в ответ ей, вдруг
запел вдали в селе петух,
по всей деревне повторён
петуший крик со всех сторон.
Тогда мертвец, который встал,
как бы подкошенный упал,
снаружи — смолк последний звук:
исчез с тенями страшный друг.
А утром люди, идя в храм,
остановились в страхе там:
раскрытый гроб в могиле пуст,
в часовне девушка без чувств,
и на могильные кресты
рубашек вздеты лоскуты.
Права ты, девушка, была, —
что мысли богу предала —
от злого отступила,
иначе б худо было!
И не рубашек клочья,
а тело было бы твое
растерзано на клочья!
ПОЛУДНИЦА
У скамьи стояла крошка,
в крике гнулась, корчилась.
«Помолчи ты, хоть немножко,
цыганенок порченый!»
«Жду: придет с работы батя, —
печь еще не топлена,
не даешь ты мне, проклятый,
жить своими воплями!»
«Вот гусарик, вот петрушка,
петушок хорошенький!
На! Играй!» — Но все игрушки
бац! и в угол брошены.
И опять надрывным криком
несмышленыш нудится;
«Погоди ж, чертенок! Мигом
вызову Полудницу!»
«Эй, Полудница, приди-ка,
век мне с ним, что ль, маяться!»
Глядь — пред кем-то двери тихо
сами открываются.
Появилась на пороге
с темным ликом карлица;
кривы руки, кривы ноги,
голос громом катится!
«Подавай дитя!» «Всевышний!
пусть того не сбудется!»
Мать от страха еле дышит, —
к ней идет Полудница!
Подбирается бесшумно,
дымной тенью стелется;
мать уже полубезумна:
глянуть не осмелится;
сжав дитя, его колышет,
темен взор безрадостный,
а Полудница все ближе,
вот совсем уж рядом с ней.
Простирает клешни-руки. —
Мать без сил, без памяти:
«О, Христа святые муки!»
и — на землю замертво.
Раз, два, три... Часы бьют полдень
звон их чуть кончается, —
двери дрогнула щеколда:
муж домой является.
Женщина, ребенка стиснув,
пала, как обрушена;
мать еще вернули к жизни,
а дитя — задушено.
ЗОЛОТАЯ ПРЯЛКА
I
Около леса поля клин,
едет там пан без слуги, один,
едет, бодрит вороного коня,
конь горячится, подковой звеня,
едет один.
Перед избушкой поводья из рук!
В дверцы избушки: стук, стук, стук!
«Эй, отворяйте двери скорей,
я заблудился на ловле зверей,
дайте напиться!»
Вышла девица — весенний цвет,
краше такой и не видел свет;
вынесла воду студеную,
села у прялки, смущенною,
стала прясть лен.
Пан уж не помнит, о чем и просил,
всю свою прежнюю жажду забыл;
тянется пряжа, нитка блестит,
глаз не может он отвести
от пряхи прекрасной.
«Люб ли, ответствуй тебе кто иной?
Хочешь ли стать моею женой?» —
девушку обнял он сильной рукой. —
«Ах, воли нет у меня никакой,
лишь матушки воля».
«А где же матушка, скажи, твоя?
здесь никого нет, кроме тебя». —
«Пан, я у матери неродной,
с дочкой придет она завтра домой,
в городе нынче».