Подходи любой и слушай,
песней всем потешу душу
о делах, что прежде были,
чтоб о них вы не забыли.
К нам из Рима раз приехав,
кардинал клял злобно чехов.
Он в руке держал распятье,
к немцам слал на нас проклятье:
«Справится лишь меч и пламя
с чехами-еретиками!
Бейте их без сожаленья,
всех грехов дам отпущенье!»
Вот баварцы к нам подходят,
всюду слухи злые бродят:
«К Та́хову уж подступили,
все деревни там спалили.
Братья, бейте все тревогу,
к нам спешите на подмогу!
Да не сгинет чехов имя
меж народами другими!»
Чехи клич тот услыхали
и три войска собирали.
Первыми шли таборяне —
с немцами сражаться рьяно.
А вторыми шли сиротцы,
чтоб за родину бороться!
Преисполнено отваги,
третье войско шло из Праги.
Вот у Пльзня пыль клубится,
где же немцы? Где убийцы?
Чехи ждут врагов, но тщетно —
войск не видно, незаметно.
Побросав всё, убежали,
и догонишь их едва ли!
А кого кусты укрыли,
тот остался там в могиле.
Всю казну, запасы, ружья,
и знамена, и оружье,
с папской грамотой в придачу,
чехи взяли без отдачи.
Ну, а где ж посланник папы?
Он без кардинальской шляпы!
«Ой, когда в лесу я ехал,
сук задел, и, видно, чехи
взяли шляпу для потехи!»
ГОРЕЦ-ЧЕХ
С отчизной будто на свиданьи
стою я, подо мною горы.
Все небо в солнечном сияньи,
и взгляд уводят вдаль просторы.
Руками обхвачу я землю,
подобно го́рам станут руки.
Отчизна, всю тебя объемлю,
как обнимают в час разлуки.
О Чехия, страна родная,
на грудь к тебе припасть хочу я
и раствориться, замирая,
в тебе хочу, тебя целуя.
ОБРАЩЕНИЕ
(к жителям Милетина)
На родине прекрасны наши нивы,
их отстоял в бою с врагом народ.
Творил он чудеса врагам на диво,
его единство — вольности оплот.
Земля отчизны до сих пор богата:
она в короне — камень дорогой.
Из недр ее богатства столько взято,
что на века хватило б для другой.
Но стоит только выразить желанье,
достойно встретить прошлое страны,
оставить внукам подвиг в назиданье —
ах, мы тогда и сла́бы и бедны!
Где помощь? Где найти спасенье?
Из недр каких добыть богатство нам,
чтоб статую, собора украшенье,
мы вознесли к прозрачным небесам?
Иль правда, слабы так, что на чужбине
себе искать мы помощи должны,
чтоб почести воздать своей святыне
и укрепить обычай старины?
Не верю я тому! В порыве смелом
напомнит нам отцову славу сын. —
Друг другу мы опять докажем делом,
что Милети́н — давно не Милетин.
Давно уже вперед шагнуло время.
Девиз «Самоотверженность» гремит
и в поле и в лесу, свергая бремя
ошибок, заблуждений и обид.
Пускай, настигнут бурею суровой,
наш Милетин лежал в глубоком сне,
он все-таки дождался жизни новой,
он выстоял под бурею в огне.
У города лицо иное стало,
он просветлел и раны залечил.
Но надобно ему еще не мало
внимания, трудов и новых сил.
И на алтарь он просит не полушки,
он гордо жертвы требует опять,
бороться, жить — не детские игрушки,
не любит громких фраз отчизна-мать.
Не оттого ли я настроил лиру
на лад веселый, прославляя труд!
Ведь Милетин докажет скоро миру,
что в нем мужи великие живут!
Мы собрались возвысить божье слово,
украсить богородицу, — и ждет
она, когда прославим город снова:
пусть это только шаг, но это — шаг вперед!
МЛАДШИЙ БРАТ
Горе влтавскому лугу,
он от дыма седой:
среди павших, изранен,
стонет чех молодой.
«Мать, прощай дорогая,
гаснет юность моя,
обнимаю вас, братья,
вас, родные края».
На равнине могила,
дуб над нею шумит,
мать над свежей могилой
плачет горько навзрыд.
«Мать, не плачь, дорогая,
он слезам был не рад.
Подожди, подрасту я,
буду смелым, как брат!»
ФЕРДАЧЕК НАШ
Эй, Фердачек наш,
подвела тебя блажь!
Чешский лев зарычал,
ты не слышал, — молчал;
плохо слышишь давно ты, блаженненький.