Днем в Цуруге, когда я гулял на высокой горе над бухтой, меня нашли там искавшие меня всюду четыре японских журналиста, один из них хорошо говорил по-французски, другой – по-русски. Мы сидели высоко над морем и говорили так, как я говорил бы с Юргисом[252] и с Дурновым[253]. Ана, знаешь ли ты, что я завоевал Японию. Да, это так. Все время, пока я ездил из города в город, за мной следили любящие души, и каждое мое слово, и каждое душевное движение отмечались. Японские газеты и в Токио, и в Киото, и в Осаке, и в других местах переводили мои стихи, мои экспромты и составили убеждение, что я «не только первый русский поэт, но и первый поэт на Земле сейчас, ибо я от Солнца и во мне говорит сердце». Вот какой твой Лю, Ана моя!
Восторженный прием, который устроили Бальмонту в Японии журналисты и представители литературно-издательского мира, был для него в полной мере неожиданностью. Поэт не предполагал, что кто-либо в Японии слыхал о нем или о его творчестве. «Я не знал даже, – рассказывал Бальмонт спустя несколько месяцев, – что мое имя хоть кому-нибудь там известно. А меня в каждом городе встречало такое внимание, как будто я был давно жданным другом»[254].
12 мая поэт возвращается во Владивосток, о чем «Далекая окраина» не преминула уведомить своих читателей[255]. «Я приехал сегодня около полудня», – сообщает поэт А. Н. Ивановой в открытке, отправленной в тот же день из отеля «Версаль».
На почте нашел 13 писем и 14-е заказное, и посылку – наконец полученное легкое пальто. <…> День прошел с друзьями, Дмитренко и Пантелеевым[256]. <…> Послезавтра я выступаю в пользу раненых – Руставели, в 1-й части вечера, во 2-й – Япония. Иду сейчас в «Далекую Окраину» дать программу. <…>
Мушка, как скучно и серо в России. И все же я ее люблю. Но она убогая. А Япония – лучезарный сон.
«Программа», появившаяся в газете на другой день, сообщала о предстоящем («на днях») выступлении Бальмонта «в пользу раненых и на подарки в окопы». Вечер должен был состояться в местной «Чашке чая»[257]. Первую его часть Бальмонт, согласно газетному объявлению, предполагал посвятить Руставели и его поэме («Крестоносец любви Шота Руставели, певец Тамар»), а вторую – Японии («Япония в свете мгновения. Впечатления поездки»)[258]. В объявлении, появившемся на следующий день, указывалась и дата вечера – понедельник, 15 мая[259].
14 мая в письме к жене из Владивостока Бальмонт пытается сформулировать основной итог своей встречи с Японией:
Японией пленен безмерно, но писать об этом еще не могу. Скажу лишь, что влюблен в Японию целиком, категорически, без оговорок.
Большой радостью, и нечаянной, было для меня увлечение японцев мною. После Грузии, и наряду с ней, это золотая страница сердца. И связь моя с Японией уже не порвется.[260]
В том же письме Бальмонт просит Е. А. Андрееву достать ему книги о Японии и Китае: «религия, мифы, поэзия, язык, история»[261]. О том же он просит и А. Н. Иванову (открытка от 14 мая).
В поездке по Японии Бальмонта и Е. К. Цветковскую в течение первых дней сопровождала, как уже упоминалось, Вера Дмитренко. 11 мая (накануне возвращения Бальмонта во Владивосток) в «Далекой окраине» появилась ее корреспонденция «К. Бальмонт в Японии»:
Еще до приезда К. Бальмонта в Японию в нескольких токийских газетах начали появляться его портреты. Не успел поэт въехать в столицу Японии, как со всех сторон его начали осаждать представители японской прессы, молодые поэты, редакторы журналов, переводчики и фотографы. Все они желали так или иначе запечатлеть в своей памяти встречу с знаменитым русским поэтом. Все интересовались впечатлением, произведенным на поэта их родиной. Целый вечер и все утро последующего дня пришлось К<онстантину> Д<митриевичу>, не покладая рук (!), писать автографы, вести трудные, утомительные подчас разговоры с слабо понимающими русский и английский язык репортерами. Приходилось сниматься для разных газет в разных позах и видах. В этом огромном интересе японцев к знаменитому русскому поэту было много трогательного, а главное, совершенно неожиданного для К. Бальмонта. Менее всего рассчитывал он встретить такой радушный, полный энтузиазма прием в стране, где, казалось бы, он мог пройти совершенно неизвестным и незамеченным. Трудно было предположить, что его знают, читают и любят в такой чуждой, казалось бы, стране, как Япония.
252
Имеется в виду Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873–1944), поэт, дипломат. Многолетний друг Бальмонта.
253
Модест Александрович Дурнов (1868–1928), художник, архитектор, поэт. Один из друзей Бальмонта.
254
256
Имеется в виду журналист Дмитрий Петрович Пантелеев (1885–1950), редактор «Далекой окраины» (с 1910 г.), издание которой он пытался возобновить в Харбине в 1922–1923 гг. Жил в Пекине, где редактировал журнал «Китайский благовестник». Умер в Сан-Франциско (см.:
257
«Чашка чая» – кафе с литературно-артистическим уклоном, открывшиеся в 1910-е гг. в Хабаровске, Владивостоке и других дальневосточных городах.