— А что мне будет?
— Леща получишь.
— Ну тогда сам и ищи. — крикнул пацан, только вот вырваться не сумел.
Банщик колол ценного языка долго, но со знанием дела, вдумчиво и въедливо, но без мордобоя и членовредительства. Правда пару лещей ему пришлось дать по давно не стриженной макушке. Затем речка признательных показаний потекла ровно и полноводно к логической дельте — «продукту непротивления двух сторон» или подписанию коммерческого контракта, как кому угодно называть некое соглашение между высокими договаривающимися сторонами. Они пошли куда-то в сторону от рынка. Не далеко в очередном глухом дворе была дверь, ведущая в полуподвальное помещение без окон. Там оказался склад продуктов. Здесь было все, мука, сахар, сгущёнка, тушёнка. Все ленд-лизовское с красивыми этикетками и надписями на английском и русском языках. Нет, конечно, всего было немного, но по наименованиям всё было в широком ассортименте. Чувствовалось, что подпольный магазин снабжался неплохо и из источников, полноводно бьющих в здании бывшего Смольного Института Благородных девиц, а по совместительству штаба революции и обороны Ленинграда. Но за десять червонцев он купил совсем не много. Как раз, чтобы забить до отказа свой вещмешок и не более, ну и пацану немного перепало, не только широкой водоплавающей рыбы. На показавшийся высоко в небе светящийся шар желтоватого цвета они внимания не обратили.
Вечером с Галей они устроили пир с настоящим чаем, сахаром, сухой колбасой и оладьями. Опять поболтали ни о чём и разошлись по кроватям. Девушка, конечно, задумчиво смотрела на него, как умеют только девушки, но Банщик не мог нормально флиртовать. Слишком тяжела была ещё рана, она кровоточила беззвучно и невидимыми каплями на душе, особенно после картины ада на кладбище острова Декабристов, и не было на свете той силы, которая бы помогла просто немного облегчить эту боль. Галя была для него скорее, как младшая сестренка и не более. Утром, одевшись в свежую форму, он пошел в Большой Дом на Литейном.
Большой Дом встретил его сегодня тишиной своих длинных коридоров и гробовой массивностью добротных дверей кабинетов. Дорога была уже знакомой, и он вскоре и вовремя стоял перед нужной дверью. Получив разрешение, вошёл. Шиндель встретил его радостно, как желанного гостя, предложил сесть. Затем не убирая улыбку с комичной физиономии порылся у себя на столе, достал папочку и вынув оттуда чистенький листочек бумаги с колонкой записей положил его перед собой. И началось.
Сначала это казалось весёлой беседой, так как лопоухая голова Шинделя никак не вязалась с серьезной и ответственной работой, выполняемой им., посыпались вопросы один страннее другого.
— Почему вы расстреляли потенциальных агентов на Гогланде?
— Каких агентов? — не понял банщик.
— Вот вы пишите, что взяли в плен троих финских солдат. Так?
— Да. Такое было.
— Почему вы их расстреляли, а не попытались завербовать и отпустить на финскую сторону?
— У нас просто не было на это времени.
Ну не рассказывать же идиоту о том, что людей своих было мало даже для обороны, а выделять минимум двух бойцов для охраны пленных и выделять им какое-то специальное место — это было вообще за гранью реального. Но Банщик попытался это сделать, чувствуя, что понимания не добился.
— Почему вы не перевели захваченные плав средства на Лавассааре?
— Каким образом? По трехметровым торосам из льда?
— По полыньям, по просветам. Вы же штурман.
Банщик сразу понял, что этот ушастый воин вовсе не дружит с головой. Что он обычный сумасшедший.
— Почему вы не отошли с основными группами, а остались на острове? И вообще почему вы отошли?
— Я прикрывал отход. Силы были не равны. На нас шло четыре батальона при поддержке танкеток, легких танков и бронемашин, при поддержке артиллерии и минометов. После высадки финских сил и расчленения обороны мы не могли больше оказывать им сопротивления. Ранее обещанная нам авиационная поддержка отсутствовала.
— Я вас спрашиваю почему вы отошли без приказа, а не о силах противника.
— Почему вы остались на острове?
— Потому, что капитан-лейтенант был ранен и 30 солдат, в случае его смерти остались бы без командира.
— Когда вас завербовали? — вдруг закричал фальцетом Шиндель.
— Я спрашиваю ещё раз, когда вас завербовали белофинны?
— Меня никто не вербовал, я дрался до последней возможности.
— Почему вы не вынесли с поля боя капитан-лейтенанта?
— Он был безнадёжно ранен и остался прикрывать наш отход добровольно.
— Вы бросили своего командира в бою. Имейте ввиду, что нам всё известно по показаниям полковника Баринова и его солдат!