– Слева сорок пять – два силуэта! – выкрикнул он. И неуверенно добавил: – Кажется, катерá.
Сергеев повел в указанном направлении бинокль.
– Не вижу никаких силуэтов, – пробормотал он. – Тебе, может, они приснились, Лукошков?.. А-а, вот! Да, катера. Похожи на «мошки».
«Мошки», то есть «морские охотники», вполне могут оказаться здесь – они шастают вдоль всего побережья.
– Вооружить прожектор, – командует Сергеев. – Запросить опознавательные.
Лукошков быстер, исполнителен. Стучит заслонкой, посылая броски света – точки и тире – в сторону катеров.
А те идут на сближение. Неясен в слабом ночном свете силуэт их надстроек. И вот что: не отвечают! Пора, пора дать ответ, а они молчат…
Сергеев командует:
– Боевая тревога! Артрасчеты наверх!
Раскатываются звонки тревоги по отсекам. Из первого отсека торпедисты, они же комендоры, устремляются в центральный пост, быстро поднимаются по отвесному трапу на мостик, занимают свои места у носового и кормового орудий. А Травников, как исполняющий обязанности командира артиллерийско-минной боевой части, должен управлять артогнем. Но…
– Мичман, к сорокапятке! – бросает ему Сергеев. – Командиром орудия!
– Есть! – Травников бежит к кормовой пушке.
Ему ясен приказ – заменить заболевшего Бормотова, командира сорокапятки. Что ж, эта пушка ему хорошо знакома по училищному кабинету артстрельбы.
Но где же цель?
А ветер крепчает. Травников опускает ремешок мичманки. Вот она – цель! Два катера незнакомых очертаний слева… идут, кажется, наперерез курсу лодки, кабельтовых десять до них…
Тут выплывает из густой облачности луна. Светло как! Будто занавес раздернули…
А это что?!
Почти одновременно – голос Лукошкова, выкрик Травникова и кого-то из комендоров:
– Торпеды!
И тут же – рык Сергеева:
– Право на борт!
Лодка поворачивает. Торпеды, сброшенные с катеров, хорошо нацелены, но лодка уклоняется, уклоняется – в лунном свете видно, как пенистые дорожки двух торпед, образованные пузырьками отработанных газов, быстро проходят вдоль лодочного левого борта. Почти впритирку!
– Огонь по катерам! – голос командира.
А помощник орет в мегафон:
– Кормовое! Прямой наводкой!
Травников уже приготовил сорокапятку к бою, уже велел заряжающему открыть кранцы первых выстрелов. Лодка на повороте обращена к катерам кормой – значит, носовое орудие-сотка пока стрелять не может – ну а мы влепим сейчас…
Он ловит левый катер на перекрестие нитей прицела и кричит заряжающему Кухтину: «Давай!» Тот не мешкая досылает патрон в казенник пушки. Выстрел!
Эх, перелет! Дистанция быстро сокращается, и уже катера открыли огонь. Трассирующая очередь проносится так близко, что ее жар опаляет щеки Травникова. Снова он совмещает перекрестие нитей с рубкой катера – выстрел! Еще, еще… Всплески, гребенка всплесков… Ага, попадание! Вспышка пламени, и рубка катера разваливается… там заметались темные фигуры…
Второй катер направляется к подбитому, который, задирая форштевень, кормой погружается в воду, и снимает с него уцелевших людей. А лодка, продолжая поворот, теперь и носовой пушке открывает противника. И сотка вступает в бой. Ее снаряды поувесистее унитарных патронов сорокапятки. Вон какие всплески… и, кажется, попадание… Столб огня, дыма… заволокло, ни черта не видать… Травников прекращает огонь.
Немецкий катер укрылся дымзавесой. А когда она рассеялась, катер был уже далеко – уходил восвояси.
Кухтин, рослый широкоплечий малый, вдруг повалился головой к леерной стойке. Обеими руками он держится за живот, и руки окровавлены. Травников и наводчик Федоров бросаются к нему.
– Да ничего, ничего, – бормочет Кухтин. – Зацепило немного.
В эфире шумно, неспокойно: голоса немецких дикторов забивают все другие радиозвуки, громыхают литавры их бесконечных маршей. Но Семен Малякшин терпелив. Бормоча себе под нос: «Но тих был наш бивак открытый», – он отстраивается от помех – и ловит искомую радиостанцию Коминтерн.
Но сводки – плохие. Вот сообщение о том, что после упорных боев оставлена Либава. Командир Сергеев чертыхнулся, когда Малякшин доложил ему эту сводку.
– Там же полно кораблей. Такую базу потеряли! Ты, Сенечка, не можешь что-то повеселее докладывать?
– Я бы рад, товарищ командир, – отвечает Малякшин, серьезный юноша с красными от недосыпа глазами, – но пока не могу. К сожалению.