– Вы знаете, господин Иениш, порой я начинаю сожалеть, что именно вы не оказались на моем месте. Возможно, оцени я вас по достоинству до боя с японским флотом, прими во внимание ваши советы, дай куда большие полномочия, и конечный результат мог быть совсем иным. Тогда, несколько месяцев назад, я совершил непростительную ошибку, за которую теперь расплачивается весь флот. А после неминуемой гибели флота будет расплачиваться вся страна. Я виноват перед вами и виноват перед своей страной. И если испросить прощения у страны я сейчас не имею никакой возможности, то ваше столь неожиданное прибытие позволило мне скинуть хоть один камень с души. Факт того, что я виноват перед вами, даже не обсуждается, и потому я покорнейше прошу принять мои искренние извинения. Простите меня, господин капитан 1-го ранга, за мою слепоту, простите меня за мою гордыню.
– Господин адмирал, несмотря на ваши слова, сказанные от самого сердца, я все еще полагаю, что вам не за что виниться передо мной. Но дабы успокоить вашу душу, я принимаю все ваши извинения, за себя лично и за мою команду. Надеюсь, это позволит снизить вес давящего на вас груза ответственности и обязательств.
– Позволит, господин Иениш, – склонил голову адмирал. – Благодарю вас за столь ценный дар. Теперь мне даже дышать будет куда легче.
– Рад, что смог помочь вам хоть в этом, – улыбнулся в ответ Иениш и вслед за адмиралом приподнял пиалу с чаем и отпил непривычный и сильно расслабляющий напиток. Все же китайский зеленый чай слишком сильно отличался от привычного Иенишу черного и оказывал на неподготовленный организм близкое к пьянящему воздействие.
– Мой флот доживает последние дни, господин Иениш, – отставив пиалу, Дин Жучан принялся подводить своего собеседника к основной теме разговора. – Но я не желал бы его бессмысленной гибели в очередном линейном сражении с японцами. Этот флот – мое детище. Его офицеры и матросы – мои дети, которых я растил и воспитывал долгие годы. Каждый из них готов выполнить свой воинский долг до конца, но я никак не готов жертвовать ими попусту, – слегка приврал адмирал, поскольку в среде матросов, не без помощи недовольных сложившейся ситуацией иностранных инструкторов, уже вовсю проявлялись упаднические настроения и шли разговоры о неминуемом поражении в войне. – Но и приказать выбросить белый флаг я не имею права. Мы все еще достаточно сильны, чтобы пустить японцам кровь. А орудия фортов Вэйхайвэя способны потопить любой корабль. Правда, будучи полностью отрезанными, мы не сможем долго продержаться на имеющихся припасах. Уже сейчас я могу сказать, что запасов продовольствия хватит едва на один месяц. Потому я и сказал в начале нашей беседы, что флот обречен. Не японские снаряды, так голод уничтожит его. А отступать нам более некуда. Даже прими я решение увести корабли в южные порты империи, японцы, несомненно, догонят нас и навяжут бой, к которому мы абсолютно не готовы. К тому же мы сдали без боя Люйшунькоу, и я не хочу повторения произошедшей в нем резни в Вэйхайвэе. Потому флот будет находиться здесь до последней возможности. Но это вовсе не значит, что мы должны просто сидеть на месте и ждать, когда японцы придут забрать наши жизни. Здесь и сейчас именно вы являетесь наиболее опытным и способным офицером моего флота, господин капитан 1-го ранга, и потому именно вас я прошу найти то решение, которое позволит мне уйти со спокойным сердцем.
– Уйти, господин адмирал? – подумав, что переводчик ошибся, уточнил Иениш.
– Именно, господин капитан 1-го ранга. Только так я смогу оплатить свою вину перед страной. Но прежде чем завершить свой жизненный путь, я бы желал удостовериться, что вслед за мной не последуют мои люди, а вот почетный эскорт из японцев окажется достаточно большим. Возможно ли, по вашему мнению, удовлетворить мою последнюю просьбу?
– Вы знаете, господин адмирал, наверное, именно я понимаю вас как никто другой, – тяжело вздохнул Иениш. – Полтора года назад я потерял большую часть своих людей, когда моя броненосная лодка пошла на дно во время разыгравшегося шторма. Лишь божье провидение позволило спастись мне и еще двадцати семи душам из более чем полутора сотен. В разыгравшейся буре уцелел только наш катер. Остальным же катерам и шлюпкам пережить гнев природы не удалось. Я лично наблюдал, как поодиночке или целыми десятками идут на дно мои офицеры и матросы. Смотрел и ничего не мог поделать. Погиб мой корабль, погибли мои люди, а я уцелел. Большего позора в тот момент я себе представить не мог. Вы бы знали, сколько раз меня посещали мысли свести счеты с жизнью, – покачал головой Иениш. – Но окружившие меня участием и заботой люди помогли мне справиться с этим тяжким грузом и буквально заставили продолжить жить дальше. Я оставил мысли о самоубийстве и в итоге оказался здесь, перед вами. Как вы полагаете, в конечном итоге они оказались правы? – Не дождавшись ответа от ушедшего в себя адмирала, Иениш вновь вернулся к основной теме разговора: – Так же, как и вы, господин адмирал, я не знаю, что в конечном итоге ждет весь ваш флот и ваших моряков, – такие подробности Иван не помнил или вообще не знал, сказав только, что японцам удастся заполучить один из китайских броненосцев, – но если вы предоставите мне необходимые полномочия, я постараюсь организовать операцию. Не могу обещать, что удастся нанести серьезный урон японскому флоту, но нервы мы им потреплем.