Так нерасторопность канониров японских крейсеров и несогласованность действий всех вымпелов эскадры позволили русским выпустить десятки снарядов до того, как они начали получать в ответ. И пусть большая их часть приходилась на практически безвредные 37-мм бронебойные малыши, выпущенные кормовыми револьверными пушками по кинувшимся вслед канонерке миноносцам, даже они умудрились найти свои жертвы. Что уж было говорить про два восьмидюймовых и столько же шестидюймовых чемодана уже успевших попробовать на прочность корабли Императорского Флота Японии. Третий, поразивший корму «Такачихо» 152-мм снаряд, полностью вывел из строя кормовое орудие, при том, что свою лепту вносили и снаряды меньшего калибра куда более часто рвущиеся на борту и палубе японского бронепалубника. В результате, когда к орудиям подали таки первые снаряды, по русской канонерке могли вести огонь лишь пара шестидюймовок «Такачихо» и столько же 120-мм пушек ушедшей вперед «Чиоды». В результате Мори был поставлен перед непростым выбором — продолжать идти вслед даже не думающей менять курс «Чиоды», чей командир, по всей видимости решил перекрыть путь заметному даже с такого расстояния и уже давшему ход «Памяти Азова» или попытаться принять вправо, чтобы ввести в бой еще два оставшихся невредимыми 152-мм орудия.
Не имея много времени на обдумывание плюсов и минусов того или иного решения, капитан 1-го ранга Мори здраво рассудил, что с одной то канонеркой броненосный крейсер справится играючи, не смотря на уже полученные повреждения, а вот против русского крейсера, по водоизмещению превосходящего «Чиоду» с «Такачихо» вместе взятых и вооруженного уже четырьмя такими же восьмидюймовками, что как раз устроили заметный пожар на борту «Асамы», капитану 2-го ранга Мураками в одиночку было не совладать. Более того, обоим японским крейсерам вряд ли было по силу справиться с таким крупным, да еще и бронированным противником. А вот задержать его до того, как будет пущена на дно эта бешенная канонерка — вполне по силам. Тем более что последняя уже вовсю полыхала, получив с дюжину попаданий снарядами среднего калибра. Плюс подрыв самоходной мины, вошедшей в левый борт «Корейца» в районе машинного отделения, не оставлял русским ни малейшего шанса на спасение.
От одновременного подрыва обрушившихся на корму и правый борт снарядов, просвистевших буквально над головой тех, кто находился на ходовом мостике, канонерка даже просела в воду. Помимо японских снарядов, сдетонировала солидная часть русских, что уже были поданы к орудиям, отчего взрыв действительно вышел ошеломительным. Из разверзшегося на верхней палубе филиала Ада во все стороны полетели обломки и перекрученные в невероятных позах тела моряков. В одно мгновение «Кореец» потерял ретирадную пушку, три девятифунтовых орудия и кормовые револьверные пушки вместе с их расчетами. Стоило облаку взрыва остаться за кормой продолжавшей потихоньку разгоняться канонерки, как взгляду предстала удручающая картина — все находившееся в промежутке от кормового орудия до дымовой трубы было раскурочено, разбито, либо сметено за борт. А на остатках палубы и обломках шлюпок разгорался нешуточный пожар. Из тех, кто находился на мостике, погибли сигнальщик Кузнецов и мичман Дурново. Все остальные отделались контузией. На их счастье единственная дымовая труба канонерки приняла на себя весь рой осколков, превративших ее в дуршлаг. Однако, хоть и затапливаемые через подводную пробоину, но продолжавшие работать машины не пострадали, и потому «Кореец» упрямо продолжал идти вперед, все больше сближаясь с броненосным крейсером, до которого оставалось не более кабельтова.
Перед глазами витали сплошные круги, в промежутке между которыми то и дело проступало лицо мичмана Дурново. Именно его стеклянный, сосредоточенный на одной точке, взгляд заставил Беляева сдвинуться с места.
— Эй, мичман, вставай, — с трудом подползя к вахтенному начальнику, капитан 2-го ранга принялся тормошить того. Внезапно кто-то схватил его самого за плечо и, приподняв, развернул к себе. Это оказался лейтенант Степанов, незадолго до того убежавший с мостика руководить огнем последней оставшейся восьмидюймовки. Беляев видел, что тот пытался что-то сказать, но в ушах стоял непрекращающийся гул, и потому разобрать что-либо не представлялось возможным.
— Лейтенант, надо таранить японца, — не слыша самого себя, прокричал Беляев и махнул рукой в сторону возвышающегося впереди крейсера. — Еще один залп и нам конец. Надо успеть нанести им как можно больше повреждений.