Позора, от которого не смогли бы отмыться даже их потомки, не пожелал никто. Хорошо еще, что на подготовку дали целые сутки, в течение которых с борта канонерки на пришвартовавшийся к ее борту «Командор Беринг» успели сгрузить все, что не пригодилось бы в битве. Да и лишних людей на борту не осталось — всех, кто не пригодился бы в скоротечном бою, составленным на скорую руку приказом временно переводили в отряд охраны посольства, тем самым сокращая экипаж на шестьдесят три человека. Естественно, у матросов вызывало немалое недоумение убытие с корабля даже всех коков. Впрочем, держать ответ перед командой капитан 2-го ранга Беляев не посчитал нужным, отговорившись полученным от Руднева приказом. Да и времени на это не осталось — не смотря на круглосуточный аврал, ставший возможным лишь благодаря временному откомандированию в помощь сотни моряков с «Памяти Азова», последний ящик с корабельным имуществом передали на борт китобоя за полчаса до снятия с якоря, после чего катамаран поспешил отойти вглубь рейда.
Естественно, пересудов было не избежать. Даже не имея семи пядей во лбу, представлялось возможным осознать, что корабль готовят не столько к переходу, сколько к бою. Ведь для перехода вряд ли могли понадобиться забитые песком мешки, коими оказались обложены, как орудия, так и рубка, а вот деревянная мебель, в числе всего прочего, наоборот — была бы не лишней. Среди нижних чинов то и дело начинался спор, куда именно пойдет корабль — вновь усмирять китайцев или на сей раз корейцев, хотя бы в тот же Пусан, где в достатке имелось российских интересов, а вот боевых кораблей не было вовсе. Причем, последняя версия с каждым часом находила все больше сторонников, поскольку на остающемся в Чемульпо «Памяти Азова» также параллельно велись работы по приведению корабля к бою. Но, кто бы что ни говорил, официальной версией выхода «Корейца» была доставка корреспонденции в Дальний от посланника России в Корее, действительного статского советника, Павлова, что уже пару недель не мог связаться с городом по телеграфу. Сами телеграммы к отправлению принимались без каких-либо проволочек, но вот отсутствие хотя бы одного ответа, в свете сложившейся взрывоопасной обстановки, заставляло его изрядно нервничать.
На самом деле запрос на отправку канонерки был получен еще неделю назад, но у Руднева, являвшегося старшим морским начальником на станции, на сей счет имелись собственные приказы, распространяться о которых он не имел никакого права. Что, в свою очередь, не улучшало его отношений с представителем гражданской власти. И вот появление на борту его крейсера отставного капитана 2-го ранга, наконец, разрешило ту нервную ситуацию, что начала складываться в небольшом мирке подданных российского императора, что несли службу в этом небольшом уголке мира.
— Вы ведь понимаете, что мы отправляем их на верную смерть? — хмурясь, Всеволод Федорович, провожал взглядом покидающую порт канонерскую лодку.
— Еще как понимаю, — тяжело вздохнул Николай Михайлович. — Но, порой, нам всем приходится принимать весьма непростые решения, поскольку в нашем великом и могучем языке существует такое слово как «надо». И сейчас нам всем надо, чтобы японцы на глазах у, так сказать, всего мирового сообщества сделали первый выстрел в этой войне. Да, скорее всего, мы потеряем, как саму канонерскую лодку, так и большую часть ее экипажа. Но именно эта жертва позволит нам захлопнуть расставленную мышеловку и при этом сохранить лицо. Большая политика всегда требует тех или иных жертв. И сейчас этой, столь необходимой нашей стране жертвой, должен стать экипаж «Корейца».
Отливное течение уже практически сошло на нет, прибавляя от силы дополнительный узел, потому скорость идущей малым ходом старенькой канонерки едва превышала 6 узлов. Сколько десятков, если не сотен, раз она вот так же покидала рейд того или иного порта, но еще никогда на ее борту не было столь гнетущей атмосферы. Все понимали, что что-то грядет. Что-то плохое. Но командир продолжал хранить молчание, лишь вглядываясь с помощью бинокля вдаль, словно пытаясь обнаружить там ответы на терзающие его душу и разум вопросы. Он даже полностью проигнорировал предложение мичмана Бирилева, озабоченного излишне бледным видом командира, обратиться к их врачу, чем поверг в недоумение всех находившихся в этот момент на мостике проявлением подобного неуважения.
— Павел Гаврилович, — наконец оторвался от своей оптики капитан 2-го ранга и повернулся в сторону находящегося тут же артиллерийского офицера, — приказываю подготовить орудия к бою. Заряжайте фугасными и отдайте приказ подать к орудиям еще как минимум по пять выстрелов. Это, конечно, риск немалый. Но не с нашим устаревшим вооружением тягаться в скорострельности с десятками современных орудий японских крейсеров. Будем надеяться, что хотя бы эти снаряды успеем отстрелять. — Продолжать фразу о том, что отстрелять они их успеют до своей неминуемой гибели, Беляев не стал. Это и так было понятно даже самому молодому матросу. Впрочем, наконец, настало время дать пояснения собравшимся на мостике офицерам, чьи недоуменные взгляды грозили вскорости просверлить в нем немало дырок. — Мы идем в бой, господа. Впереди, прямо по курсу, находится японская эскадра, чьей задачей является уничтожение или захват «Памяти Азова» и «Корейца», а также высадка десанта в порту. Об этом совсем недавно узнал я, об этом теперь знаете вы. Прошу донести сей факт до нижних чинов. Кстати, Александр Иванович, — теперь внимание командира оказалось сосредоточено на минном офицере, — прошу вас лично удостовериться, что самоходная мина готова к применению. Ведь когда вокруг начнут рваться снаряды, времени на ее пуск у нас останется не так много, как хотелось бы. И, главное, господа. Знайте сами и втолкуйте всем нижним чинам! Ни в коем разе первый выстрел в этой войне не должен быть сделан нами! На открытие ответного огня нас должна спровоцировать атака японских кораблей. А теперь, господа офицеры, прошу разойтись по своим боевым постам.