Не смотря на негласное звание самого активного и деятельного адмирала русского флота, даже Макаров, как и сам Иениш прежде, оказался ретроградом с зашоренным взглядом. Тот же новейший английский "Маджестик" или отечественный "Наварин" полагались им если не вершинами эволюции броненосного корабля, то близкими к этому. Даже не смотря на наличие в русском флоте трехбашенных броненосцев береговой обороны типа "Адмирал Грейг", а также появления у немцев их эволюционных потомков типа "Бранденбург", никто не рассматривал проекты кораблей с большим количеством башен орудий главного калибра. Те же немцы в конечном итоге вернулись к двубашенной схеме. И, надо сказать, у них были на то причины. Слишком тяжелыми выходили полноценные башни, слишком много места они занимали, а необходимость увеличивать для их размещения размеры корабля, мгновенно вызывала изжогу у всех облеченных властью принимать решения адмиралов. Ведь цена корабля рассчитывалась потонно, отчего в России до недавнего времени инженерам ставили строгие рамки водоизмещения корабля, за которые они не имели права выйти. Все это приводило к появлению не самых удачных образцов. Тот же балтийский "Гангут", прозванный "Одним недоразумением", черноморский "Двенадцать апостолов" или новые небольшие броненосцы береговой обороны, не смотря на причисление к роду броненосцев, вряд ли имели бы шанс уцелеть в бою с настоящим броненосцем. Ведь ни отбиться, ни убежать им было бы не под силу. Ну и развитие силовых установок тоже серьезно тормозило процесс перерождения броненосцев в линкоры. Однако, куда большую, нежели многие предполагали, палку в колесо эволюции броненосных кораблей вставляла система управления огнем. И немцы, и англичане, и французы пытались внедрить на своих кораблях центральную систему управления огнем и даже добивались определенных результатов. Вот только довести ее до ума смогли лишь к началу Первой Мировой Войны. И именно это планировал в корне изменить один из лучших специалистов в артиллерийском деле Российского Императорского Флота, каковым еще недавно числился Виктор Христофорович Иениш. И в отличие от всех прочих людей, имевших отношение к военному кораблестроению, он проектировал свой предельный и возможный на текущем уровне развития технологий корабль, отталкиваясь именно от возможности внедрения на нем Центральной Системы Управления Огнем. Что, в свою очередь, требовало максимально снизить количество типов установленных на нем орудий и по возможности размещения всего вооружения в снабженных электрической системой наведения башнях, чтобы даже из центрального поста управления огнем артиллерийский офицер имел возможность наведения всех орудий разом и ведения полноценного залпового огня. И в ущерб этой поистине вожделенной всеми военными моряками возможности он был готов принести в жертву, что скоростные характеристики корабля, что затраченные на его изготовление деньги.
Прекрасно зная, что в битве скоростей они все равно проиграют кораблям английской постройки, Иениш посчитал вполне приемлемым удовлетвориться максимальной скоростью хода в 15 узлов, но при этом сделал акцент на бронировании и вооружении корабля, что должен был стать истинной предтечей линкоров Первой Мировой Войны. Из всех нарисованных Иваном Ивановичем схем размещения артиллерии, он посчитал лучшей из реально применимого ту, кою в будущем и так выбрали русские кораблестроители — с четырьмя расположенными на одном уровне башнями главного калибра. Да, подобный проект уступал по возможности ведения огня на нос и корму кораблям с линейно-возвышенным расположением башен или будущим английским и немецким линкорам первых серий с 5-ю и 6-ю башнями главного калибра. Но зато позволял заметно сэкономить на строительстве, ничем не уступал прочим линейным кораблям в весе бортового залпа и вдобавок нес куда меньше рисков в плане остойчивости корабля. Все же даже сейчас при проектировании корабля и в процессе его строительства, ни сами кораблестроители, ни наблюдающие за постройкой инженеры не могли заранее сказать, где будет располагаться уровень метацентрической высоты. Даже журналы весовых нагрузок велись не для каждого возводимого на отечественных верфях кораблей. Так что опыты с прочими схемами он благоразумно решил оставить всем тем, кто, несомненно, включится в гонку вооружения, как только со стапеля сойдет первый корабль, спроектированный и построенный в соответствии с его ожиданиями. Дело оставалось за "малым" — выбрать проекты уже существующих корпуса броненосца, машин, котлов, башен и вооружения, чтобы собранные вместе они совмещались в тот самый корабль, о котором вот уже многие дни велись дискуссии на борту флагмана Средиземноморской эскадры.
Однако, помимо многочасовых зависаний в гостях у Макарова, отставной капитан 1-го ранга каждый день разрывался между работами по подъему кораблей и обеспечению жизни приходящего в себя города, где до сих пор разбирали завалы на месте обрушившихся домов. Хорошо еще что все вопросы с разворачиванием русского отделения Красного Креста как в самом Асэбе, так и в Абиссинии взял на себя Машков, а прибывшего познакомиться с земляками Леонтьева увлек в беседы на тему модернизации армии откровенно скучающий Иванов, которому оказалось попросту нечем заняться в силу отсутствия требуемого опыта. Мешаться же у людей под ногами он и сам не горел желанием, проводя большую часть времени за какими-то записями, да помогая в меру сил в госпитале. Кто же в тот момент мог знать, что лелеемое Иваном желание все же попытаться наложить свою лапу на часть трансваальского золота окажется несбыточной мечтой. Причем таковой ее сделает человек, на которого сам пришелец из будущего возлагал немалые надежды
И вот сейчас, стоя перед самобеглой коляской, в ожидании второй по счету аудиенции у Его Императорского Величества — Романова, Александра Александровича, Иван прокручивал в голове первую встречу с хозяином земли русской, убежать от которой ему так и не удалось.
К его величайшему сожалению старая хитрость с попыткой спрятать на самом видном месте самое ценное — то бишь себя, не сработала от слова "совсем". Все же Иениш оказался слишком заметной и важной фигурой, чтобы император пустил на самотек не только все его начинания, но и личную жизнь, включая новые знакомства. Как-никак, отставной офицер, благодаря своим неоднозначным, но триумфальным действиям, кои вызывали восторг у одних и зубной скрежет у других, стал той фигурой, положение которой на "игральной доске" отныне следовало отслеживать во избежание, так сказать, неприятных неожиданностей. А ведь Иван, ставший компаньоном отставного офицера, как в официальных начинаниях, так и в "игре в добровольцев" оказался одним из немногих людей ранее не входивших в круг общения Виктора Христофоровича. Потому отрабатывавшие свой хлеб жандармы за считанные недели раскрутили всю подноготную этого доселе неизвестного человека и уткнулись в тот простой факт, что до осени 1893 года такого человека попросту не существовало, либо он провел всю жизнь в каком-нибудь медвежьем углу, куда и солнце заглядывало лишь по большим праздникам. Впрочем, справедливости ради, стоило сказать, что подобных мест имелось в избытке не только по всему миру, но и в России. Особенно в России с ее огромными просторами и явно недостаточным количеством дорог! Но в данной ситуации против Ивана сыграли показания выживших с "Русалки". Все, как один, с кем сумели поговорить жандармы, опознали на предоставленной фотографии своего спасителя. А кем на самом деле являлся он, император знал прекрасно. Вот и вышло, что после подписания мирного договора между Италией и Абиссинией главные виновники получения Россией места для столь необходимой на пути с Балтики к водам омывающим Дальний Восток военно-морской базы получили "дружеский совет" от одного знакомого Иенишу офицера корпуса жандармов, затесавшегося в свиту цесаревича, вернуться обратно на родину как можно скорее. Причем, этот совет оказался подкреплен парой простых неофициальных писем от совсем непростого отправителя.
Все же Александр III был не тем человеком, чьи послания можно было бы проигнорировать, будь ты даже английской королевой. И вдвойне сие касалось граждан Российской Империи. А уж Иениша так и вообще не просто касалось, а буквально обволакивало из-за его статуса негласного перста монарха, проводящего в реальность проекты, что, без сомнения, являлись волей императора всероссийского. Во всяком случае, именно подобное мнение сложилось об этом отставном офицере в высшем обществе, как России, так и Европы, после событий в далеком Асэбе последовавших вскоре за его дебютом в Китае.