С кузиной своей - Людмилой Николаевной, по мужу Селиной, он виделся лишь однажды. Она случайно нашла его фамилию в телефонной книге московских абонентов, позвонила наугад и выяснила, что говорит и в самом деле не с однофамильцем, а с родственником - двоюродным братом. Единственное, что она смогла сообщить ему о своем отце и его дяде, о котором Петр Павлович знал только понаслышке, так это то, что он был арестован в сороковом году органами НКВД и сгинул где-то в сталинских лагерях.
Дочь командира «Спартака» Людмила Николаевна Селина жила в получасе езды от Москвы на электричке, в бывшей Обираловке, а ныне городе Железнодорожный, месте, известном разве что тем, что по роману Толстого Анна Каренина именно там бросилась на рельсы. Однако выбраться в этот самый Железнодорожный было недосуг - проще получалось съездить в Питер или Таллинн. Я черкнул открытку, не очень надеясь на ответ - как-никак с того дня, как художник записал адрес своей кузины, прошло лет тридцать. И все же получил очень теплое - взволнованное и подробное - письмо. Людмила Николаевна была искренне изумлена, что кому-то в Москве есть дело до ее несчастного отца. Помимо всего прочего она сообщила все, что осталось в ее памяти о последних днях Николая Яковлевича в Таллинне:
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "В 1939 году почти вся интеллигенция фабрики "Лютер" стала покидать Таллинн. Отцу тоже предложили ехать с ними, но он категорически отверг это предложение, так как ни в чем не считал себя виновным перед Советской властью.
В 1940 году, когда в Таллинн пришла Советская власть, на следующий же день отец был арестован. Мы жили тогда в квартире ведомственного дома фабрики "Лютер". К фабричной проходной подъехала черная легковая машина с двумя оперативниками в гражданской одежде. Отца не было дома. Я стала ждать его у ворот рядом с машиной. Когда подошел отец, его сразу взяли под руки и хотели посадить в машину. Я закричала и стала требовать, чтобы отца доставили домой и там предъявили обвинение. Дом был рядом. Мы прошли в квартиру, и туда же пригласили понятых. Однако никакого обвинения отцу так и не предъявили. (Брали по спискам, и оперативники порой и сами не знали, в чем виновен тот или другой арестованный. - Н.Ч.)
Я проводила отца до машины и спросила у одного из оперативников: когда я смогу узнать о судьбе папы. Тот ответил: "Приходите завтра и спросите товарища Мура. Он вам все расскажет".
Утром я прибежала в это учреждение и стала искать товарища Мура. Все, к кому я обращалась, издевательски похохатывали: "Мы все здесь из МУРа". Я тогда не знала, что МУР - это московский уголовный розыск.
И так с тех пор я об отце ничего не знаю.
Л.Н.Павлинова-Селина ".
И все-таки я сумел выбраться в Железнодорожный… Я приехал к Селиной не один - вместе с корреспонденткой радиостанции "Юность" Ольгой Красивской, которая загорелась сделать радиопередачу о братьях Павлиновых.
Пожилая худенькая женщина встретила нас в крохотной "хрущобке", рукодельно обитой вагонкой, украшенной деревянными поделками.
- Это все муж мой, - перехватила наши восхищенные взгляды хозяйка. - Кстати, тоже моряк. Только совсем простой. Коком на тральщике служил. В Таллинне. Там мы и познакомились.
Мы тоже стали знакомиться, и очень основательно. На стол легли семейные альбомы.
Я смотрел на свою собеседницу во все глаза и думал о… ее соседях. Соседях по лестничной площадке, дому. Как бы они удивились, если бы вдруг узнали, что эта женщина, такая же, как они, замордованная в очередях за сахаром или молоком, почти неотличимая от них в толпе, штурмующей двери автобуса или уныло высматривающей с перрона электричку, - внучка известного флотского генерала, дочь офицера, командира эсминца, выпускница таллиннской русской гимназии и даже бывший морской скаут (была такая организация в довоенной Эстонии).
Но мы расспрашивали ее об отце.
- Он был набожен. В доме всегда висели иконы и Андреевский флаг. Наверное, не случайно и Шаляпин при встрече передал ему сверток с иконами…
- Постойте, постойте… Он был знаком с Федором Ивановичем?
- Да. Через свою тетку, оперную певицу Павлинову, которая выступала с Шаляпиным в "Мариинке". Отец вообще любил музыку, оперное пение. Поэтому, когда Шаляпин гастролировал в Эстонии в двадцатых годах и три дня давал концерт и в Таллинне, он принимал отца и даже приглашал в ресторан…
После того как папу арестовали, нас всех выселили из общежития, мы переехали в подвал. Мама нанялась на мыловаренную фабрику. Она умерла от рака в сорок шестом году.
- А как ее звали?
- Клавдия Ивановна Корсакова. Родом из Валговицы. Это под Питером… Она была второй его женой. А о существовании первой я узнала много лет спустя, только когда случайно встретила Петра Павловича… Дело в том, что в плен к англичанам папа попал уже женатым человеком. В Питере осталась молодая жена с новорожденной дочкой. Вернуться к ним или выписать их к себе в Эстонию не было никакой возможности. Для большевиков он был вне закона, вроде бы как перебежчиком, хотя даже сам Раскольников подтверждает, что это не так. И когда Раскольников стал послом СССР в Эстонии, отец ходил к нему на прием. Но… к тому времени у него уже были моя мама и я. Ему пришлось начинать жизнь заново. Буквально с нуля. И в смысле профессии, и в личном плане.
Сколько я его помню, папа был очень добрый и несчастливый. Он считал себя невезучим. Его морская карьера, а с ней и вся судьба, переломилась на злополучной отмели, куда вынес его корабль… В последние годы грешил вином. Как-то под пьяную руку обидел чем-то нашу обезьянку - у нас мартышка жила. Так та подкралась к нему, когда он спал, с раскрытой бритвой. К счастью, мы вовремя заметили.
А однажды ручная синичка попила у него из недопитой рюмки и сдохла. Он очень переживал: "Нет мне счастья ни в чем…" Считал это дурным предзнаменованием. И оно действительно скоро оправдалось, когда к нам нагрянули из НКВД…
Ой, да я какую-то ерунду несу!… - смутилась Людмила Николаевна, глядя, как наматывается магнитная пленка.
- Нет, нет… Все важно.
Мне почему-то стал очень близок этот совершенно неведомый мне человек - командир печального образа.