— Явился в ваше распоряжение, товарищ капитан, — сказал Лунин, вытягиваясь и поднося руку к фуражке.
Рассохин не сразу понял и долго рассматривал сопроводительную бумажку, выданную Лунину в штабе дивизии. Наконец догадался и сел. Лунин снял фуражку и вытер платком вспотевший лоб.
— Вы летчик? — спросил Рассохин, разглядывая лысеющую голову Лунина и всю его несколько грузную фигуру.
— Летчик, — ответил Лунин.
Глаза Рассохина сузились и стали насмешливыми:
— Из гражданской авиации?
— Из гражданской.
— На истребителях летали?
— Очень мало. В запасном полку.
— В бою были?
— Не приходилось.
О своем участии в гражданской войне Лунин поминать не собирался.
— Так вас к нам на пополнение? — спросил Рассохин уже совсем издевательски. — Вместо Никритина?
Лунин молчал.
— Почему же вас одного? — продолжал Рассохин. — Нас осталось пять человек. Они вам об этом не говорили?
Лунин молчал.
Рассохин тоже замолчал и задумался. И вдруг сказал совсем по-иному, спокойно и без всякой насмешки:
— Дадим товарищу майору самолет Никритина. А, Кабанок?
— Другого нет, — сказал Кабанков.
— Байсеитов! — крикнул Рассохин.
Горбоносый летчик вошел в комнату, вытянулся и уставился на Рассохина черными упрямыми глазами.
— Вот майор Лунин будет летать на самолете Никритина, — сказал ему Рассохин. — Но я тебя ему не дам! Ты его погубишь. Ты, Байсеитов, всякого погубишь! Я тебя никому не дам, я тебя себе возьму. Ты будешь моим ведомым вместо Серова.
Байсеитов ничего не сказал и только посмотрел себе через плечо, как будто искал кого-то у себя за спиной.
— А вам, майор, я, так и быть, отдам Серова, — продолжал Рассохин. — Он мой ведомый с первого дня войны и ни разу меня не подвел. — Голос Рассохина стал мягким. — Серов!
Вошел один из тех летчиков, которые слушали за дверью, — тот, что постарше, сутуловатый. Он казался неуклюжим в своих огромных мохнатых унтах.
— Ну, Коля, мы с тобой расстаемся, — сказал Рассохин. — Теперь твоим ведущим будет майор Лунин. Он прибыл к нам командиром звена, на место Никритина.
— Есть, товарищ капитан, — сказал Серов.
Видно было, что он огорчен. Но, вероятно, он не хотел обидеть Лунина и вдруг улыбнулся ему доброй улыбкой.
— Ужинать, — сказал Рассохин, посмотрев на часы.
В столовую пошли вчетвером: Лунин, Серов, Байсеитов и младший лейтенант Чепелкин — тот молодой летчик с девичьими щеками, который расспрашивал Кабанкова, сколько минут прожил Никритин после посадки. Байсеитов шел немного в стороне от остальных и вдруг запел с легким кавказским акцентом:
Он всё еще внутренне хорохорился и, видимо, ожидал, что товарищи с ним заговорят. Но все молчали, замолчал и он. Через каждые несколько шагов он поворачивал голову и глядел назад.
Лунин нес свой чемодан и ни с кем не заговаривал. Он понимал, что все они думают о погибшем. Один только Серов искоса поглядывал на него.
— Извините, товарищ майор, — спросил он наконец, — вы тот известный летчик Лунин?
Лунин никогда не считал себя известным и решил, что Серов принял его за кого-то другого.
Серов смутился, но всё-таки неуверенным голосом назвал один перелет, еще конца двадцатых годов, и спросил, не участвовал ли в нем Лунин. Лунин подтвердил, что участвовал.
— Ну, вот видите, я же сказал, что это вы! — воскликнул Серов обрадованно. — Никакого другого Лунина нет. Я многих ваших учеников встречал. Вы тот самый известный Лунин.
Возле столовой их обогнал Рассохин. Он очень спешил. Но, поровнявшись с Луниным, спросил:
— Вы вологодский, майор?
— Вологодский.
— Я сразу узнал. С первого слова. И я вологодский. Земляки.
— Я тоже сразу узнал, — сказал Лунин.
Рассохин опять улыбнулся, прибавил шагу и убежал от них. Он, видимо, хотел смягчить резкость, с которой встретил Лунина. Но глаза его по прежнему были насмешливы.
Столовую они называли по-морскому — камбуз. Этот камбуз находился в маленькой дачке с кривыми березками перед верандой, белевшими во тьме. Внутри окна были затемнены синей бумагой, сияла керосиновая лампа, освещая два небольших стола, стоявших в виде буквы Т. Накрыто было на шесть человек. Байсеитов, Чепелкин и Серов уверенно сели на свои места — в самом конце.