— Неужели мы до Октябрьских праздников не собьем больше ни одного самолета? — говорил Кабанков.
Он быстро шагал по кубрику из угла в угол, сжимая свои маленькие крепкие кулаки.
До седьмого ноября оставалось всего несколько дней. К приближению этого привычного и любимого праздника в тот год относились с особым волнением. Враг угрожал всему, что было создано благодаря Октябрьской революции и что составляло смысл жизни каждого из них. И годовщину революции им хотелось отметить ударом по врагу.
Наконец утром шестого ноября тучи стали редеть, даже солнце показалось. Но слой тумана толщиной метров в восемьсот всё еще висел над морем и побережьем, и на рыжий солнечный диск, расплывчатый и огромный, можно было смотреть не мигая.
В это утро, по сообщениям постов наблюдения, кое-где были замечены немецкие самолеты. Только разведчики. Они бродили парами, держась низко, в тумане, и старались заглянуть в город, как заглядывают в кастрюлю, чтобы узнать, не готово ли.
— Лишь бы нам встретить их, лишь бы не разминуться! — говорил Кабанков, когда они по притоптанному яркому снегу бежали к своим самолетам.
Через минуту пять самолетов Рассохина, построившись клином, летели сквозь сияющий и дробящий солнечные лучи туман, как сквозь радугу. Держаться приходилось тесно, потому что даже при самом незначительном отдалении самолет соседа начинал двоиться, троиться и вдруг исчезал, словно его стерли резинкой. Они пошли к Ленинграду и прошли над устьем Невы. Нигде ни одного немецкого самолета. Свернули направо, прошли над Петергофом. Никого. Опять направо, к Кронштадту. Нет немцев. Может быть, и есть, но как их заметить, когда в пятистах метрах не видно ничего. Куда же теперь? По обычному пути к себе на аэродром, так ничего и не достигнув? Но над Кронштадтом Рассохин повернул к западу и повел их в открытый простор Финского залива.
Едва Кронштадт остался позади, как Лунин увидел перед собой четыре «Мессершмитта» — четыре темных длинных пятнышка с расплывающимися краями. Он видел их только одно мгновение, потому что Рассохин повернул и повел свою эскадрилью в сторону, чтобы «Мессершмитты» не успели ее заметить. Нужно было скрыться в тумане и напасть на немцев внезапно.
Самолеты эскадрильи легли на тот же курс, которым двигались «Мессершмитты», и, не видя их, шли параллельна им — левей и выше. Спустя минуту самолет Чепелкина отделился от остальных и ушел направо, в туман, один.
Это была уловка, которую они не раз обсуждали у себя в кубрике. Если «Мессершмитты» обнаружат, что их преследуют пять советских истребителей, они не примут боя, удерут, и туман поможет им скрыться. Нужно приманить их — и вот самолет Чепелкина будет отличной приманкой. Они непременно соблазнятся и нападут на одинокий советский самолет. Чепелкин завертит их, задержит, отвлечет их внимание, И уж тогда им удрать не удастся.
После того как Чепелкин исчез, они еще целую минуту шли, не меняя курса. Потом, вслед за Рассохиным, повернули направо.
Они не сразу нашли «Мессершмитты»: проклятый туман заволакивал всё; они кружились, поднимались, опускались, а время шло, и Чепелкина могли убить. Они уже начали не на шутку тревожиться, когда вдруг выскочили прямо на немецкие самолеты. Четыре «Мессершмитта» со всех сторон клевали самолет Чепелкина.
Но Чепелкин был увертлив и ловок. Он крутился и переворачивался между летящими в него струями трассирующих пуль, он то взлетал вверх, то падал вниз, он виражил так круто, что «Мессершмиттам» ни разу не удалось поспеть за ним. При этом он яростно огрызался, и как раз в то мгновение, когда товарищи увидели его, он убил немецкого летчика, и один из «Мессершмиттов» упал в скрытое туманом море.
За этой победой сразу же последовала еще одна. Когда три немецких летчика, заметив внезапно появившиеся советские самолеты, повернулись, чтобы отразить нападение, Чепелкин атаковал их сзади и сбил второй «Мессершмитт». Так уничтожил он два «Мессершмитта», прежде чем спешившие ему на помощь истребители успели вступить в бой.
Два уцелевших «Мессершмитта» пошли вверх и пропали в тумане.
Это было досадно. Разгоряченные погоней, обрадованные успехом Чепелкина, летчики мечтали о продолжении боя. Они довольно долго кружились над морем, надеясь снова наткнуться на вражеские самолеты. Наконец Лунин заметил впереди оба «Мессершмитта». Не желая принимать боя, они метнулись в сторону и сразу разъединились: один «Мессершмитт» пошел влево, другой вправо. Рассохин, Кабанков и Чепелкин понеслись за тем, который свернул влево, Лунин и Серов — за тем, который свернул вправо.