Издание Мольера и Лафонтена Бальзаку обходится в 10 тысяч франков, но книги не расходятся даже по 20 экземпляров в год. Госпожа Слава с улицы Четырех народов исчезает, не оставив своего адреса — роман «Джен-Бледнолицая», вышедший в сентябре 1825 года, проходит незамеченным.
Силы Бальзака не выдерживают: он заболевает и в октябре отправляется с матерью в Турень. Вернувшись в Париж, он все же берет в руки перо и своим упорством приводит отца в полное восхищение — «Если бы я был Геркулесом, я едва ли взялся бы за труды, которые он предпринял. Боже меня сохрани когда-либо его разочаровывать».
Помимо написания романов, — возможно, «Исповеди Руджиери» и «Мученика-кальвиниста», опубликованных позднее, — он сотрудничает в газетке «Фигаро» которую издает Пуатвен, но самые высокооплачиваемые сотрудники газеты могут получать только 50 франков в месяц, на что, конечно, не смел рассчитывать Бальзак.
К этому времени издательское дело распадается, компаньоны его разбегаются, и на шее Оноре повисает долг в 15 тысяч франков: 9 тысяч мадам де Берни и 6 тысяч франков Ружмону. Чтобы поправить свои дела, он — вероятно по совету той же Берни — покупает типографию на улице Маре-Сен-Жермен (теперь улица Висконти) и там же поселяется сам Руководство технической частью он поручает бывшему фактору[107] Барбье, а на себя берет только отчетность, к которой он вдруг почувствовал особое призвание. В типографии было 30 рабочих и 7 станков. Она была оборудована по последнему слову тогдашней техники.
Через два года актив типографии составлял 67 тысяч франков, а пассив — 113 тысяч франков. Тогда опять появляется ангел-утешитель. «Я был бы очень несправедлив, если бы не сказал, что с 1823 по 1833 год в этой ужасной борьбе поддерживал меня ангел. Госпожа де Берни, хотя и была замужем, была для меня богом. Она была матерью, подругой, семьей, другом, советником. Она создала писателя, она утешила юношу, она привила ему вкус, она плакала, как сестра, она смеялась, она приходила каждый день, усыпляла мое горе, как благодатный сон. Она сделала больше — завися от мужа, она нашла средство дать мне взаймы 45 тысяч франков, и я ей вернул последние 6 тысяч в 1836 году, — конечно, с прибавкой 5 процентов. Но она никогда не напоминала мне о моем долге, и без нее я наверное бы погиб. Она часто догадывалась, что я не ел несколько дней, она предусматривала все с ангельской добротой, Она поддерживала во мне гордость, охраняющую человека от всякой низости, и в которой теперь упрекают меня мои враги, называя ее глупым самодовольством…».
Нельзя лучше, чем это делает замечательное признание самого Бальзака, охарактеризовать отношение к нему мадам де Берни. Она — мать и сестра, когда он беспомощен, она — советник, когда он непрактичен, она — семья и друг, когда он одинок и голоден, и она — стареющая женщина, когда он — юноша, с которым она смеется, и, увы, она — коммерсант, когда получает с него 5 процентов.
Лаура де Берни. Портрет неизвестного мастера
И на этой медали с двумя профилями, вычеканенной в память знаменательной связи, еще резче вырисовывается образ человека, который так же необузданно жил сердцем, как и умом.
Это участливое отношение женщины поддерживало человека, но никак не могло поддержать типографского дела. Напрасно Бальзак печатал исторические романы, мемуары для издателей Канеля, Сотле и Бодуэнов, а также каталоги торговых фирм, медицинские книги: «Руководство к лечению новорожденных детей» (с приложением атласа патологической анатомии в красках), «Руководство для сестер милосердия: лечение от всех болезней», «Ежегодник Парижского медицинского общества» и фармацевтические проспекты. «Сокровище легких» и «Пилюли долгой жизни». печатание этих книг приносит только убытки.
Бальзак все же не падает духом, берет себе компаньона, Лорана, и присоединяет к гибнущей типографии словолитню. Однако заказов мало, клиенты платят плохо, кредиторы бунтуют, касса пустует, в обмен на товары заставляют брать векселя трех совершенно разорившихся фирм книгопродавцев или полные собрания сочинений Павзания[108], Колен д'Арлевиля[109], Жильбера[110], Колардо[111].
Компаньоны разбегаются опять, и летом 1828 года среди страданий, — которых он не забыл десять лет спустя, когда писал «Цезаря Биротто» — Бальзак видит себя полным банкротом, если никто не придет ему на помощь. И на помощь пришла его мать. В конце концов, по ликвидации дела мадам Бальзак теряет 45 тысяч франков, и Оноре такую же сумму остается должен мадам де Берни.
Но силы писателя-Бальзака не только не иссякли — они накануне полного расцвета, ибо за эти годы его жизненный опыт обогатился, у него накопилась масса наблюдении и впечатлений, он видел столько людей, — да и к тому же крепко задуман исторический роман, посвященный движению шуанов[112], материалы о котором он тщательно изучает.
Книжных материалов недостаточно, нужны были живые свидетели. Правда, в этом ему посчастливилось: многое знал старик-бальзак и многое Рессон от своего отца, служившего во времена этого движения в тайной полиции под началом Фуше[113], но надо еще что-то узнать. И он едет в Фужер к другу семьи Бальзаков, генералу барону Поммерейлю. В воспоминаниях жены его, старушки-баронессы, записанных одним бальзаковедом, сохранился яркий портрет Оноре 1828 года: «Это был низенький человек с толстой фигурой, которую плохо сшитое платье делало еще более нескладной; руки его были великолепны; на нем была отвратительная шляпа, но как только он ее снял, все остальное исчезло. Я смотрела только на его голову… Вы не можете себе представить этот лоб, эти глаза, — вы, который их не видели: огромный лоб, отражавший свет, и карие глаза, полные золота, выражавшие все так же ясно, как слово. У него был толстый квадратный нос, громадный рот, который все время смеялся, несмотря на скверные зубы; он носил густые усы, и его длинные волосы были откинуты назад; в то время, особенно по приезде к нам, он был скорее худ и показался нам изголодавшимся… Он прямо уписывал, бедный мальчик…
Словом как бы вам сказать? Во всем его облике, в жестах, в манере говорить, держаться было столько доброты, столько чистосердечия, столько прямоты, что невозможно было знать его — и не любить. И потом что в нем было замечательнее всего, так это его постоянная жизнерадостность, которая прямо била из него ключом и заражала. Несмотря на пережитые им невзгоды, он не пробыл с нами и четверти часа и мы не успели еще показать ему его комнату, как он заставил нас с генералом смеяться до слез…».
Париж побежден
«Однажды утром, когда Латуш, подвязавшись фартуком, стоял на лестнице и с восторгом предавался своей страсти клеить обои, к Бальзаку пришла дама (мадам де Берни), больше уже не принадлежавшая к числу друзей автора «Фраголетты» (Латуша).
— Вам повезло, — сказала дама после обычных приветствий, — что вы нашли рабочих. Дайте мне, пожалуйста, адрес вашего обойщика. Мой уже две недели обещает отделать мне квартиру, и не является. Какой хороший рисунок обоев! Не всем дано удачно выбирать обои для своей квартиры. Это был один из главных талантов бедного Латуша, если не сказать — единственный. Кстати, — вы что-нибудь слышали о нем?
— Да, — ответил Бальзак, бросая смущенный взгляд на обойщика, который спокойно продолжал свое дело, — он недавно был у меня.
— Говорят, что он сошел с ума?
— Он?
— Он самый. Причина его болезни, как говорят, свистки, которыми была встречена «Испанская королева». Рассказывают забавные вещи, например…
— Боюсь, что вам может сделаться дурно от запаха краски, — прервал ее Бальзак, — пройдемтесь по саду, там нам будет удобнее разговаривать.
Он встал и предложил даме руку; ей волей-неволей пришлось его послушаться. Через десять минут проулки по саду, в течение которых гостья дала волю своим дурным чувствам к Латушу, в тот самый момент, когда злословие ее было в полном разгаре, она на повороте аллеи лицом к лицу столкнулась с человеком в подвернутом фартуке и с фригийской шапочкой в руке, который сказал ей с изысканной вежливостью:
113
Фуше Жозеф, герцог Отранский (1763–1820). Французский политический деятель, министр наполеоновской полиции.