Здесь мы вновь видим в Бальзаке романиста-романтика, влюблённого в тайну во всех её проявлениях, исходит ли она из невидимых миров, от человеческих происков или же от безумия, порождённого мечтой о каком-то абсолюте.
Но тут же появляется другой Бальзак — писатель, рисующий мир таким, какой он есть, открывающий нам изнанку видимого, когда он уже не ищет её в самой заурядной действительности. В 1834 году появился ещё один его шедевр — «Отец Горио».
Надо ли напоминать читателю сюжет и персонажей этого романа, одного из самых мощных и сумрачных его произведений? Неприятный и тоскливый пансион Воке на холме Святой Женевьевы. Растиньяк, новичок в Париже, молодой человек из разорившихся провинциальных дворян. Полулегальное существование и козни Вотрена, проявляющего к Растиньяку интерес по мотивам, в которых не принято сознаваться. И старик Горио, разбогатевший вермишелыцик, согласный терпеть лишения и одиночество исключительно ради двух своих дочерей-чудовищ. Словом, прямая противоположность папаши Гранде. Его жалкая, пугающая смерть, которая навсегда избавляет Растиньяка от всяких иллюзий.
«Отец Горио» — это великий роман о Париже, городе сокровенных драм, тайного самопожертвования, неведомой людской низости. Это книга о шелудивом Париже студенческих кварталов и престижном Сен-Жерменском предместье, об оживлённом деловом Шоссе-д'Антен с его нуворишами, где элегантные красивые дамы спешат от любовников к ростовщикам…
Гениальность автора проявилась здесь в умении придумать такую интригу, которая страница за страницей ведёт читателя сверху вниз — от богатства и роскоши к бедности и нужде, от блеска салонов, изысканных ужинов к столу мамаши Воке, от банкира Нусингена, купающегося в золоте и окружённого гризетками, до беглого каторжника Вотрена.
Бальзак создал в романе один из самых значительных образов всей «Человеческой комедии» — образ Эжена Растиньяка, который в знаменитой сцене, где он приценивается к Парижу, разглядывая его с высоты кладбища Пер-Лашез, сделал свой окончательный жизненный выбор: цинизм и честолюбие. Растиньяк часто появляется в «Человеческой комедии». После продолжительной связи с Дельфиной де Нусинген он женится на её дочери Огюсте, получив в приданое золотой мешок. По ходу дела он заводит дружбу со всеми светскими львами, модными денди — с Марсе, Дютийе, Аджуда-Пинто, а также с циничными журналистами Бисиу, Лусто и им подобными. Обаятельнейший и опасный Растиньяк завершит свою карьеру, став министром. Впрочем, фигура эта отнюдь не однозначная и вовсе не карикатурная. Этот честолюбец умеет быть и преданным другом. Так, он спешит на помощь — в своей лёгкой и циничной манере — впавшему в нищету Рафаэлю де Валантену («Шагреневая кожа»).
Это не всё, что следует здесь сказать об «Отце Горио».
«Можете меня поздравить: решительно, я становлюсь гением» — промелькнуло в одном из писем Бальзака Лоре незадолго до публикации романа. Что он имел в виду? Своё великое открытие, которое он впервые применил в этом произведении, — возвращение персонажей из книги в книгу? По-видимому, интерес к этому приёму появился у Бальзака, когда он вывел в романе госпожу де Босеан, которую за три года до того описал в «Покинутой женщине». Распространив его потом на десятки других произведений, он открыл для себя головокружительные творческие перспективы. Его парижские, провинциальные и сельские «сцены» будут уже не просто сериями отдельных картин, но частями одной большой панорамы. Из романа в роман станут кочевать те или иные, уже знакомые читателю персонажи, и он будет всякий раз узнавать о них что-то новое. Врачи, нотариусы будут посещать разные семьи, как это происходит и в жизни. Появятся десятки романов, каждый из которых как цельное сочинение может быть прочитан отдельно, но все вместе они описывают одно общество, один мир, населённый теми же самыми людьми — лавочниками, журналистами, дворянами, буржуа, куртизанками, священниками, которые живут бок о бок и встречаются друг у друга на пути.
Конечно, всё это может привести к большой путанице. Может, например, случиться, что читатель о каком-то персонаже что-то, что было с ним прежде, узнает позднее. Но, как объяснял сам Бальзак в одном из писем Эвелине Ганской, именно таким образом мы узнаём что-то о людях в реальной жизни: «В хронологической последовательности вы можете рассказывать только историю, случившуюся в прошлом, что неприменимо к настоящему, которое протекает у вас на глазах». Догадывался ли Бальзак в какой-нибудь момент молниеносного видения этого вечно движущегося сочинения, что ему не суждено его закончить?