- Нравится девка? Зачем думать? Хорош жена будет, джигит рожать будет, слушать тебя будет!
На русском он говорил с жутким акцентом, с трудом подбирая слова, и от этого каждая его фраза, оттененная непередаваемой интонацией привыкшего повелевать степняка, казалось, приобретала особый, не угадываемый до конца смысл.
- Зейнаб здоровая, молодая. - Масымхан на пальцах показал: его дочери шестнадцать лет. - Хочешь - себе вези, хочешь - здесь живи!
Осоловевшие от кумыса и жирной обильной пищи аксакалы и племенные князьки не прислушивались к их тихой беседе. Фон Требин уже клевал носом, и лишь Денисов сидел как ни в чем не бывало и доброжелательно улыбался.
- Такие серьезные дела не решают в одночасье, - вяло отбивался Федор Андреевич.
Масымхан его не понял, и Матвею Ивановичу пришлось перевести.
- Зачем сразу? - Выслушав перевод, хозяин поднял руки ладонями вверх. - Мала-мала думай!
Он выбрал на блюде жирный кусок мяса с мозговой костью и подал его капитану. Потом вытер сальные пальцы о голенища сапог.
- Смотрины устроили? - улыбнулся Кутергин и покачал головой.
- Любимую дочь сватает, - заметил хорунжий. - Он тут вроде царька. Породнитесь - и ему, и тебе хорошо.
- Какая же во мне корысть? - удивился капитан. - Я человек небогатый.
- Зато он богат, - бубнил Денисов. - Знаешь, что для него значит иметь зятя из самого Петербурга?
- Многа, ой, многа, - подтвердил Масымхан.
Федор Андреевич вспомнил жаркие, миндалевидные глаза Зейнаб, ее высокую грудь, маленькие ноги в сафьяновых сапожках, и сердце у него сладко заныло. Одеть ее в приличное европейское платье, сделать прическу, научить вести себя в обществе... Бог мой, а как она ходит, какая природная грация!
Тем временем в юрте появился старик с домброй. Он сел неподалеку от входа и ударил по струнам. Шум голосов утих. Кутергин сразу понял: перед аксакалами выступал незаурядный актер. На глазах зачарованных слушателей он превращался то в грозного владыку, то в юную девушку, то в могучего богатыря. Казалось, его высокий голос звал в простор степей, к заснеженным вершинам гор, сочным пастбищам. Мелодия будила жажду любви чернооких красавиц, ради которых мужчина должен совершать ратные подвиги. И в то же время она незаметно убаюкивала, принося душе покой умиротворения, глаза начали слипаться, и Федор Андреевич задремал.
Очнулся он от громких криков: гости бурно выражали восторг пению старика. К удивлению капитана, фон Требин исчез.
- Спать увели, - объяснил Денисов. - Ты, я вижу, тоже притомился. Иди отдыхай, нукер проводит. Не сомневайся, здесь никто худого не сделает. А я еще с хозяином потолкую.
Масымхан встал, помог подняться Федору Андреевичу и почтительно проводил его до дверей. На улице уже стемнело, закат догорел, и над степью повисли яркие звезды. Кутергин пошел за нукером к юрте, специально поставленной для русских. Войдя в нее, он увидел фон Требина; по-детски приоткрыв рот, Николай Эрнестович разметался на подушках и крепко спал. Кутергин не стал его будить, разделся и лег.
Денисов явился далеко за полночь. От него крепко пахло диким чесноком и прогорклым бараньим жиром.
Присев на ковер, хорунжий стянул сапоги и шепотом спросил:
- Андреич, ты спишь?
- Нет еще.
- Слышь. - Матвей Иванович на четвереньках подполз ближе и зашептал почти в самое ухо Кутергана: - Вернуться нам никак нельзя?
- Вернуться? - Удивленный капитан приподнялся на локте. - Что стряслось?
- Пока ничего. - Хорунжий отвел глаза. - Так как?
- Вернуться без карт я не могу, Матвей Иванович. А ты не крути, давай начистоту.
Денисов вздохнул и сел, поджав под себя ноги. Почесал бороду и скучно сказал:
- Людишки Масымхана следы чужие видели, в неделе пути отсюда. Как раз там, куда нам идти. Надо бы поберечься: за речкой места дикие.
- Следы? Конные прошли? Сколько?
- Не знаю. - еще больше поскучнел хорунжий. - Масымхан говорил: след свежий, но плохой. Может, и врет, черт нерусский... М-да. а дочка у него огонь! Жена такая и должна быть, чтобы крылья у тебя за спиной росли, как у орла. Решайся, капитан, Масымхан за ней большое приданое даст. Разве в Москве такую невесту найдешь?
- А ты бывал в Москве? - улыбнулся Федор Андреевич.
- Нет, не доводилось. Вот в Оренбурге бывал. Но ежели в Москву или Петербург соберусь, на постой примешь?
- Непременно, - заверил Кутергин. - Однако сдается, ты не все сказал?
- Ладно, - примирительно похлопал его по руке Матвей Иванович. - Вот в гости зовешь, молодец... Думаю, ночами дойдем до нужных мест. Здешние лихие людишки хорошо стреляют по неподвижной цели, а в темноте по всаднику ни в жисть не попадут. Да и побоятся моих казаков. По крайней мере, на то надеюсь.
Денисов подтянул к себе сумку, порылся в ней и вытащил маленький узелок, развязал засаленную тряпку и отдал Кутергину винтовочный патрон. Скорее всего английского производства: свеженький, желтенький, без единого пятнышка грязи или ржавчины.
- Ну и что? - Федор Андреевич повертел патрон и пальцах.
- Людишки Масымхана нашли там, где начинаются пески. Ни у киргизцев, ни у хивинцев, ни у текинцев винтовок нет, капитан!..
***
Масымхан за долгий, полный событий и серьезных разговоров день устал, а завтра праздник будет продолжаться: состоится кутерма-байга, скачки в поводу. Это очень важное дело - его часто приравнивали к поединку, а старики считали победу в скачках выражением воли Аллаха. Многие джигиты сядут на горячих коней, и каждый постарается показать себя, надеясь привлечь внимание самого Масымхана и его красавиц дочерей Зейнаб и Алии. Пусть тешатся несбыточными надеждами: Масымхан знает, чего хочет, и давно твердо решил породниться с урусами. Красота дочерей и его богатства позволяли рассчитывать на успех. Сегодня он видел, как разгорелись глаза урус-тюры при виде Зейнаб.