- А-а! - взвыл тонкоусый, и перед глазами Федора Андреевича молнией сверкнул его булат.
«Господи, да что же это? - с суеверным ужасом подумал капитан. - Неужто у него две жизни? Просто смерть с косой!»
Но тут азиат обмяк, из горла у него широкой струей хлынула кровь, и он рухнул под копыта коня. Кутергин подхватил его саблю и бросился в сечу.
Вокруг все вертелось в смертельном танце: храпели и кусались кони, высекали искры клинки, всадники в седлах отклонялись в стороны, откидывались на лошадиный круп, пригибались к гриве, наносили и отбивали удары. Денисов наседал на рослого темнолицего азиата в красном халате. Видно было, что тот уже устал: вот он на мгновение замешкался и над ним взметнулась тяжелая казачья шашка. Темнолицый успел закрыться, но русская сталь шутя расправилась с мусульманской - резко опустившись на стременах, Матвей Иванович с потягом рубанул по пыльной синей чалме...
Казалось, схватка продолжалась вечно, но на самом деле все закончилось довольно быстро. Кутергин успел навсегда ссадить с седла еще одного противника и вдруг обнаружил: биться больше не с кем. Казаки плотным кольцом окружили трех оставшихся в живых иноверцев В центре на покрытом красивой попоной верблюде сидел седобородый старик в белых одеждах - он безучастно смотрел поверх голов сражавшихся, словно происходящее его ничуть не касалось. Позади него, странно согнувшись, сидел молодой мужчина, тоже одетый в белое. В отличие от старика, он настороженно вертел головой, с опаской поглядывая по сторонам. А вокруг верблюда чертом вертелся воин в красном бешмете и огромной белой папахе: он бешено размахивал саблей, не давая никому приблизиться.
Опустив оружие, казаки мрачно наблюдали за ним, отступая на шаг или два, когда он слишком приближался. Потом кто-то хихикнул, за ним другой, и вскоре все станичники хохотали, сбрасывая нервное напряжение кровавой схватки.
- Эй, брось шаблюку! - с притворной строгостью приказал один из казаков.
- Пупок надорвешь махамши, - поддержал второй.
- Всех мух разогнал, - смеялся третий. - Брось, не тронем!
Казаки то отступали от яростно наскакивавшего на них азиата, то вновь сжимали круг. Некоторым уже наскучило это занятие, и они спешились, осматривая лошадей и вытирая окровавленные клинки. Судьба оставшихся в живых противников их не занимала: пусть ее определяют офицеры.
Неожиданно сидевший на верблюде молодой мужчина улучил момент, когда воин в папахе оказался рядом, и с силой ударил его ногой в висок. Сабля выпала из ослабевших пальцев, и азиат рухнул как подкошенный. Удивленные казаки подошли ближе - воин был мертв. Станичники стащили мужчину с верблюда и увидели, что его руки стянуты сыромятными ремнями.
- Не трогать его! - приказал Федор Андреевич. Плечо у него припухло, и пульсирующая боль отдавалась даже в кончиках пальцев. Казалось, рука онемела, каждое движение давалось с трудом, хотя следов крови не было видно нигде.
- Поручика насмерть. - глухо сказал подъехавший Денисов. - Откуда только эти черти свалились?
Ответить капитан не успел - из плеча боль вдруг стрельнула в шею и затылок, да так сильно, словно с размаху хватили обухом по голове. Замутило до тошноты и стало темно в глазах. Цепляясь за жесткую гриву коня Кутергин сполз с седла, рухнул на прокаленный сочнцем песок и потерял сознание...
- Клинок башку задел, а он в горячке не почуял. Во, какую дулю набил!
Федор Андреевич с трудом открыл глаза. Его голову поддерживал унтер Епифанов, а Денисов, стоя на коленях плескал капитану в лицо тепловатой водой из баклажки. Рядом хлопотал урядник Бессмертный: с видом заправского эскулапа он щупал плечо Кутергина. Именно голос Кузьмы и прорвался к Федору Андреевичу сквозь мрак беспамятства.
- Прошу извинить, господа! - Капитан приподнялся на локте, но боль заставила его снова растянуться на песке.
- Очнулся? - Матвей Иванович заткнул баклагу. - Слава Богу! Вишь ты: басурман тебе голову задел. Мне бы сразу понять, как увидел тебя без фуражки.
Кутергин с трудом поднял левую руку и ощупал затылок: с правой стороны набухла огромная шишка, покрытая корочкой запекшейся крови. В пылу сабельной рубки он даже не почувствовал, как получил удар по голове и потерял фуражку.
- Ваш высокородь, встать сможете? - Епифанов с тревогой заглянул ему в лицо.
- Попробую. - Капитан с помощью унтера сел и осмотрелся.
Неподалеку стоял молодой мужчина в белом. Рядом с ним, прямой как палка, застыл старик. За их спинами, кося любопытным черным глазом, медленно прохаживался Нафтулла.
«Прилетел, как стервятник», - подумал Кутергин.
- Сколько людей потеряли? - спросил он у Денисова.
- Пять. Одного сразу подстрелили, троих срубали, еще один кончается: грудь пробита. Да поручик еще. Двое ранено.
- Шесть убитых, - подвел итог капитан. - А этих, разбойничков?
- Тридцать семь было, а с теми, - хорунжий показал плетью на старика и мужчину, - тридцать девять.
- Почти без потерь. - Федор Андреевич попытался встать, но не смог.
- Сиди уж. - Матвей Иванович зло сплюнул набившуюся в рот пыль. - Это у вас там, в петербургских академиях, так потери считают. А у меня казаки с одной станицы! Понял?! Как я дитям ихним в глаза глядеть буду, когда возвернусь? - Он все больше распалялся и почти кричал: - Они почему со мной охотой идут? Считают, удачлив я... Может, оно и так, да только я в первую голову казака берегу, человека в нем вижу, односума своего, а не нижнего чина.
Денисов сердито хлопнул плетью по голенищу сапога, тяжело вздохнул и уже спокойнее добавил:
- Поручик давеча строй поломал, хорошо, ты подоспел, а то бы...
- Прости его, Матвей Иванович. Он о подвиге мечтал. О мертвых плохо не говорят.