Решетка на входе была не заперта. По моему совету, полицейские захватили с собой электрические фонарики. К счастью, ибо свет везде был выключен. Я не слишком уверенно шел впереди, Клюзо дышал мне в затылок, держа в руке револьвер. Двое других полицейских тоже вынули оружие. Наконец мы остановились перед огромным занавесом, снова закрытым.
Я попросил их погасить фонарики, медленно отодвинул тяжелую бархатную ткань, потом уверенно опустил рубильник. Но чего я не мог предвидеть, так это того, что одновременно с потоком яркого света, в котором стала видна вся картина до малейших деталей, раздастся мощное стереофоническое звучание музыки. Орган, струнные инструменты, флейты — целый оркестр исполнял мелодию одновременно мягкую и торжественную, и вдруг множество голосов одновременно выкрикнуло резкий звук (словно все забальзамированные тела разом ожили):
— Herr!
Потом крик повторился.
— Herr! Herr!
И вслед за этим — долго и нараспев:
— Unser H-e-e-e-e-e-e-e-errrrrsher![146]
— Бах, «Страсти по Иоанну», — произнес Гуэн.
Клюзо, стоя перед этим невероятным зрелищем, как я в первый раз, надолго затаил дыхание. Тем более что музыка, еще усиленная эхом, отдававшимся под сводами, придавала картине логическую завершенность, которая производила еще более сильное впечатление на зрителя. Потом я услышал, как комиссар сказал довольно громко:
— Что же со всем этим станется?
Я не осмелился произнести ничего в ответ, но невольно подумал: что сделано, то сделано, и было бы жаль что-то здесь трогать. Можно устроить тут музей для туристов — что-то среднее между пещерами в Ласколь и музеем Гревена, катакомбами и музеем капуцинов в Палермо.[147]
Или же — для тех, кто придерживается одинаковых взглядов с мсье Леонаром, — место культа Человечности.
Но в то же время мы оставались начеку, поскольку не знали, где сейчас Бальзамировщик — возможно, что по-прежнему здесь, один ли он или со своими подручными. После долгих переходов из зала в зал мы снова вернулись в «Музей человека», и тут я, не удержавшись, закричал: «Вот он!» Нам не нужно было его искать — он был здесь, творец посреди своего творения!
Обнаженный, он лежал на кровати возле своего юного любовника. Впоследствии вскрытие установило, что он сам ввел себе свой таинственный состав, который, скорее всего, и стал причиной смерти. Но он еще успел добавить в картину, по крайней мере, двух своих подручных, проиллюстрировав тот способ, которым он получал «материал» для работы: турок, с обнаженным торсом, сжимал в одной руке дубинку, в другой — пузырек с хлороформом, а Боксер — изогнутую ножку стула и моток веревки. Что же до самого Бальзамировщика, то перед тем, как упокоиться навсегда, он надел себе на голову венок из плюща и виноградных листьев, такой же, как у Квентина, и, заведя руку ему за спину, обнял его за плечи. Он выглядел абсолютно естественно. На его лице, обращенном к любимому существу — так подсолнух все время обращается к солнцу, — ясно виднелись две небольшие слезинки, готовые скатиться в вечность.
Nota bene: читатель найдет несколько персонажей из этой книги в «Последних днях мира», вышедших в издательстве «Robert Laffont» в 1991 г.
147
Вернее всего, не Ласколь, а Ласко — пещеры в Дордони (коммуна Монтиньяк), на юге Франции, представляющие собой настоящую галерею шедевров первобытной живописи. Музей капуцинов в Палермо — знаменитый Музей мертвецов в капуцинском монастыре, где хранятся мумии более 8 тысяч богатых и знатных жителей Палермо. В 1621 г., во время эпидемии, не желая предавать тела своих близких огню, палермитанцы начали мумифицировать их. Этот обычай сохранялся до 1888 г., затем такой способ захоронения запретили. —