Надя зажала коленями бутылку виски и, извлекая штопором пробку, сказала:
— Некрологи — это уже поздновато, лучше в больнице кого-нибудь подмазать, чтобы узнать, кто вот-вот умрет.
Потом она принюхалась к горлышку и похвалила:
— Вещь!
Голос Бенджамино постепенно увядал, Тонда тряс рукой и разминал уставшие пальцы.
— В корзинке есть стопки, — сообщил управляющий.
— Это для вас, лично я буду пить из бокала, — сказала Надя.
Тонда перевернул пластинку и опять раскрутил ее:
— О dolce Napoli, о suol beato…
— Тонда, перестань шуметь! — крикнул управляющий.
— Да ладно, я люблю певцов, — сказала Надя и пошла к шкафу. Вернулась она оттуда с мокрыми носками.
— Мы сейчас сурдинку сделаем! — С этими словами она запихнула в отверстие, откуда шел звук, мужские носки, и голосу Бенджамино пришлось пробиваться сквозь мокрую ткань:
— …tu sei l'imperio, de l'armonia…
— Или попытать счастья с картинами, — предложила Надя, держа бокал у губ.
— Только не картины! — подскочил управляющий, выставив вперед обе руки. — Картины — это дело дохлое. У всех дома ломятся от картин. Куда ни глянь, сплошные картины! А на аукционах? Нет, картины упали ниже некуда. Да всего за несколько десятков тысяч вы сегодня можете обзавестись собственной галереей. Лично я ставлю на «Кладбищенскую скульптуру»!
И он разбежался, и подпрыгнул, и развернулся в прыжке, и уселся на белый подоконник, и устремил восторженный взгляд сначала на темно-синее небо, украшенное белой луной, а потом на чумной столб, вздымавшийся посреди площади, точно черный гейзер, и державший на своей вершине золотую статую Девы Марии… А затем управляющий перевел взгляд на чашу фонтана, там серебрилась вода, из которой била вверх серебряная струйка, подбрасывавшая пинг-понговый мячик: упав, он тут же оказывался в специальной сеточке, и струйка снова ловила его и выносила наверх.
— Я сначала думаю, а потом говорю, — сообщила Надя и налила себе виски.
Допив, она выдохнула так, что у нее даже губы занемели.
Голос Бенджамино протискивался сквозь мокрые носки:
— Santa Lucia, Santa Lucia!
Надя воздела палец, скрылась в шкафу и постучала.
— Войдите, — пригласил управляющий.
Девушка вышла из белого гардероба и поклонилась.
— Председатель! Как тебе известно, власть, а значит, и забота о культуре народа находятся теперь в ваших руках! Иная эпоха — иные сюжеты! Художники сегодняшнего дня работают на вас. Здесь, в помещении фабричного комитета, должна висеть картина. Что бы ты предпочел — «Бригаду шахтеров», «Обед на сталелитейном заводе» или «Мартеновский цех»?
Управляющий спрыгнул с подоконника и прошептал, подойдя к Наде:
— Восхитительно! Жесты строгие, почти повелительные. И сразу начинайте оглядывать стены в поисках места для картины… А вот эта рука словно дирижирует… за-бо-та о куль-ту-ре! Продолжайте, продолжайте, пожалуйста! — волновался пан управляющий. Он налил себе немного виски и прополоскал рот. Потом взял полотенце, улегся на кровать и прикрыл им лицо. Надя сделала глоток, поднесла ко рту ладонь и принюхалась к своему дыханию.
Она опустилась у кровати на колени и принялась нашептывать в ухо управляющему:
— А сейчас мы в деревне… Директор! В новые меха надо наливать новое вино! Новому госхозу нужны новые картины! И новые художники уже нарисовали их. Куда бы вы хотели повесить «Распахивание межей» или «Комбайн посреди пшеничного моря»?
Тонда присел возле Нади, с которой съехала простыня, и уставился на ее губы.
— Тут не обойтись без автомобиля, — продолжала она. — Придется возить с собой десятки готовых картин, и молотки, и веревочки, и крюки… Директор, подскажите, куда вешать? Сюда, туда или еще куда? Можно по всей стране ездить! — сказала Надя, а потом спросила себя: — Или лучше действовать через какой-нибудь творческий союз? Тогда у нас была бы печать! А расплачиваться можно и денежными переводами…
Она еще какое-то время пребывала на четвереньках; потом встала на ноги, поправила простыню и наполнила бокал.
— Вам так нравится виски? — спросил Тонда.
Она помотала головой и ответила:
— Ага.
— Вам нужно держаться, — сказал Тонда.
Она кивнула всем телом и ответила:
— Вот еще!
Управляющий лежал на кровати — руки раскинуты, на лице полотенце.