— А я за око оба глаза, а за зуб — целую челюсть!
— Да что же это такое?! — взвыл химик. — Пан Пивонька, если человечество прекратит борьбу с природой, крысы сожрут вас вместе с вашей шарманкой!
Но пан Пивонька знай себе крутил ручку, как если бы это был ветродуй, который мог прогнать вонь.
— Люди все еще такие несознательные, — пожаловался химик.
— Верно, — сказал страховщик, — и потому, как мне кажется, пенсия вам не потребуется.
— А откуда вам знать, что мне потребуется, а что нет? — покосился в его сторону химик.
— По-моему, пенсия — это не для вас. Вам бы магазинчик с анилиновыми красками и…
— А чего это вы мне тут советуете, что для меня, а что не для меня? Я, может, просто мечтаю о пенсии?
— Я думаю…
— А вы не думайте! Тут только я имею право думать, — вскричал химик. — Я хочу пенсию!
— Но это же стоит денег, — объяснил Буцифал.
— А я что, похож на банкрота?! — разозлился химик. — Я хочу пенсию, и вы меня на нее запишете! Я хочу получать полторы тысячи крон.
Пан Пивонька заиграл свою песенку в десятый раз, подпевая ящику: — «Я Пепик из Праги…».
Но тут кто-то заколотил по забору, и дог перестал выть и принялся наскакивать на ограду и пытаться заглянуть за нее своим синим глазом. Пан Буцифал вписал в бланк имя и фамилию химика и адрес его фирмы.
— Бандиты! Безбожники! — кричал кто-то за забором. — Сколько можно это нюхать?
— Ничего не поделаешь, — закричал в ответ химик. — У меня патент есть!
— Проклятье! Самое сложное — научиться воспринимать Бога в том числе и как источник чего-то дурного, но это… это уже переходит все границы Божьего соизволения! — вопил и негодовал голос за забором, причем каждое слово сопровождалось ударом палки о доски.
— Год рождения? — спросил агент.
— Тысяча восемьсот девяносто пять, — ответил химик. — Это адвентист Горачек. Пан Горачек, мы — неизбежное зло!
Пан Горачек перестал осыпать забор ударами и крикнул:
— Недаром в Библии говорится, что мы узрим мерзость запустения! Господа, я же у себя дома буквально задыхаюсь. Этот ваш «Морол» просачивается сквозь стены! Невидимый, он захватывает весь город!
Музыкальный ящик во дворе у Пивоньки смолк, но ненадолго — вскоре он уже в одиннадцатый раз разорвал воздух знакомой песенкой «Я Пепик из Праги…» А дог все скакал и косил своим синим глазом за забор, где пан Горачек задумался о чем-то, поднеся палец ко рту и так и не выпустив своей палки.
— Я все понял, люди! — вдруг вскричал он. — Меня озарило, и я теперь знаю распределение ролей в мире! Одни рождены, чтобы… вы здесь?
— Здесь! — крикнул химик.
— Одни рождены, чтобы дышать чистым воздухом, а другие — чтобы задыхаться от смрада. Так вот, я отношусь к этим вторым. Друзья мои, вы там? — адвентисту удалось перекричать даже музыку.
— Да, — громко ответил химик.
— Подпишите вот здесь, — показал агент.
Пан Горачек тем временем вдохновенно продолжал:
— Но я прозреваю еще дальше! Невидимой церкви, к которой я принадлежу, предназначено поглощать грехи мира. Вы и я — живое тому доказательство. Люди, я словно заново родился! Причем попал опять сюда же!
Вот что бормотал адвентист, и в ослепительном свете нового знания ему явилась девочка с белой ленточкой в волосах, которая шла вдоль забора и подыгрывала на скрипке музыкальному ящику: «Я Пепик из Праги…»
Это была девочка из домика через улицу, последнего домика в ряду, младшее дитя семьи Гильдебрантов, семьи, которую ничто не могло огорчить, потому как она во всем видела для себя доброе предзнаменование. Когда пан Пивонька заиграл свою песенку, пани Гильдебрант торопливо сунула дочери скрипку и отправила ее на улицу со словами: «Руженка, иди, поучись играть с большим оркестром…», хотя Руженка не продвинулась пока дальше первой тетради музыкальных упражнений Яна Малата…
И вот девочка с белым бантом, со скрипкой под подбородком и с красивыми испуганными глазами бродила вдоль забора и играла «Пражского Пепика», а ее мама грезила возле окна о том, как однажды Руженка выступит в зале Сметаны в сопровождении оркестра Чешской филармонии.
Пан Горачек глядел на девочку, как на видение.
— Друзья мои! — кричал он. — Идите сюда!
— Зачем? — крикнул химик. — Мы приступаем к заключительному этапу изготовления «Морола».
— Бросьте все, ради Бога, и спешите сюда! — вопил пан Горачек.
Они подставили к забору ящики и взобрались на них.
Пан Буцифал и химик смотрели вниз, где подрагивал белый бант в девочкиных волосах.