— За такую цену я тоже бы дал на себя помочиться! — крикнул ему вслед отставной ротмистр.
Но тут в зал вбежал танцмейстер — рассвирепевший, весь красный — и воскликнул:
— Разве так надо беседовать на уроках танцев?! Тут вам не пивнушка какая-нибудь, где все позволено! И вообще — почему мы не танцуем? И кто это спит под зеркалом? И почему вы не прогуливаетесь под ручку под сенью колоннады?
И он потряс заснувшего мясника.
— Вы кто?
— Йозеф Цуц, мясник и коптильщик, Вышеградская…
— Дама или кавалер?
— Дама…
— Господи помилуй, так что же вы тут спите с расставленными ногами?! Где ваш светский шик?! — кричал танцмейстер, проверяя пальцами пуговки на своей ширинке. — И кто это тут курил?! Я все чую! Уроки танцев — это вам не шутки! — И он помчался в уборную, откуда сразу же донесся его крик, и двое ломовых извозчиков, которые решили раскурить там сигару, вернулись в зал сокрушенные и пристыженные.
Пан Буцифал проводил немного своего партнера и в одиночестве пошел обратно.
— Назад, назад! — завопил танцмейстер. — Разве так надо провожать на место даму?! Пан аккомпаниатор, музыку, пожалуйста, а вы двое марш в центр зала!
И пианист, работавший в молодости «У Шпирку» и «У старой дамы», нашел ощупью пианино, сел к нему и вздохнул:
— Verfluchte Paralyse.
И заиграл вальс «Тесоро мио».
Пан Буцифал предложил руку закупщику скота, который был его дамой, и, уловив ритм, скользнул в трехчетвертной такт. Оба танцора стыдились и краснели, потому что остальные ученики тупо глазели на них, и только помощник садовника махал руками, набирая совсем уж головокружительную скорость.
— Хорошо, — елейным голоском протянул танцмейстер, — а теперь пусть музыка смолкнет! Теперь нам пусть покажут, как следует сопровождать даму к столу.
Он дирижировал светским воспитанием и поведением, он манил пару к себе, желая, чтобы страховщик и закупщик скота шли рука об руку к столу, потом он поднес к уху ладонь и внимательно вслушался в слова пана Буцифала, который поклонился и сказал:
— Мадам, это было прекрасно, вы позволите мне пригласить вас на следующий танец?
И косоглазый закупщик скота, который в Словакии всегда запихивал в вагон вместо восемнадцати коров двадцать пять, так что за время пути до Праги пять или шесть из них непременно дохли от голода и жажды (однако же его затраты все равно окупались), опустил глаза и прошептал:
— Но я уже ангажирована…
Танцмейстер прослезился:
— Как же хорошо я вас учу! Да-да, кавалер всегда должен проявлять галантность… пан аккомпаниатор, сейчас у нас будет вальс «Сад голубой расцветет…» — И в голосе у него зазвучало умиление, а палец опять пролетел по пуговкам на брюках.
Помощник садовника остановился, обливаясь потом, и сказал:
— Ах, до чего же я люблю танцевать! — И он стеснительно свел перед собой руки и добавил: — Маэстро, можно я пошлю благодарственную телеграмму в Управление танцев?
— Посылайте, — кивнул танцмейстер, — только не забудьте упомянуть, кто именно дает вам эти уроки. — И он воздел кверху палец и сообщил: — А сейчас, господа, я иду звонить по телефону прекрасным дамам!
Он шагал прочь, склонив голову набок, ошеломленный признанием своих заслуг, шагал прочь, желая побыстрее скрыться в коридорчике, чтобы возникнуть потом в виде силуэта с рюмкой в руке на фоне матового стекла.
И тут распахнулись разлетающиеся двери и в зал вбежал лакировщик и маляр пан Тимик и воскликнул:
— Туш, туш! К нам пожаловала некая знатная особа! Быстрее! Идите встречать ее и примите у нее верхнее платье и…
В танцевальный зал вошла Надя, она тащила за собой за рукав искусственную горностаевую шубку и смеялась. Остановившись неподалеку от дверей, она дождалась пана Тонду Угде, страхового агента — в пальто, небрежно наброшенном на плечи, и с розой в пальцах.
Танцмейстер поднял окошко и высунулся из кухни.
— Господа! — провозгласил он. — А что я вам говорил? Одна прекрасная дама уже здесь, и сейчас я позвоню еще нескольким! Пан аккомпаниатор! Почему до сих пор не расцвел голубой сад? — И он опустил матовое стекло, и его силуэт опять поднял рюмку.
— Verfluchte Paralyse! — сказал пианист, прежде чем ударить пальцами по клавишам, и правая его рука помчалась вдоль октав, однако же конской колбасы в конце клавиатуры почему-то не оказалось.