— «Мой гроб должен быть изготовлен из металла и богато убран; малый египетский образец, украшенный внутри; при погребении следует звонить во все колокола; зал для прощаний затянут тканью, пол покрыт черным сукном; впереди — дорогое распятие с ангелами…» Так вы сегодня вечером собираетесь купаться нагишом?
— Правильно, нагишом… да ведь уже стемнеет, — ответила девушка, чьи пальчики бойко бегали по клавишам пишущей машинки.
— Это будет прекрасно, — проговорил старый господин и, заметив, что машинка умолкла, продолжал: — «…впереди дорогое распятие с ангелами… тридцать шесть двухсотпятидесятиграммовых восковых свечей…», — диктовал он, но тут со двора донеслись шаркающие шаги, и он перегнулся через пелангорию. Оказалось, что по двору пивоварни брел пенсионер-кучер, и походка у него была престранная, он точно крутил велосипедные педали или ехал на лыжах… а шел он посидеть на солнышке; вот он достал из кармана трубку с резиночкой от содовой воды — это чтобы трубка не выпала из беззубого рта, сплюнул и устроился поближе к стенке. Сейчас он походил на поломанный куст, но вот каков он был в молодости? Господи, вспомнил вдруг пан нотариус, а ведь в молодости этот самый кучер замучил до смерти двух своих жен, первую, когда она попробовала выйти из его воли, он за распущенную косу притянул к корабельному рундуку, поднял крышку и зажал ею женины волосы, а потом запер рундук на замок… а у второй жены он связал косы узлом, снял с крюка Иисусов образ и подвесил бедняжку на тот же крюк за косы — чтобы делать с нею, что заблагорассудится… а может, все это его жёнам нравилось, может, они только того и хотели, ведь многие из женщин — истинные орудия дьявола…
— Пан нотариус, — окликнула его машинистка, — тридцать шесть двухсотпятидесятиграммовых восковых свечей…
— Ах да, верно, — нотариус обернулся, пригляделся повнимательнее к ее кудрявым, как у негритянки, волосам и продолжал: — «…церковный мужской хор будет петь погребальную песнь, кропить святой водой станут трое священников и четверо клириков, которые и сопроводят гроб до самого места упокоения… возглавит процессию распорядитель… за ним следует почетный караул… распятие с фонариками… обок катафалка — служители с факелами… пятнадцать фиакров и два катафалка…» — диктовал старик неспешно и поглядывал на синее небо, как будто считывая то, что произносил, с безоблачного небосвода, по которому чиркали ласточкины крылья…
А машинистка печатала так быстро, словно пересыпала металлические буковки текста в жестяную посудину.
Крик, донесшийся с соседнего двора, заставил пана нотариуса опереться обеими руками о подоконник.
Внизу возле открытой выгребной ямы стоял дворник, вопя:
— Ладя, Ладя! Ла-адя!
Тут отворилось окно первого этажа, оттуда показалась прилизанная голова и поинтересовалась вежливо:
— Что, папенька?
Дворник никак не мог угомониться:
— Что?! Что, спрашиваешь?! Помоги мне донести эту палку до реки, мы ее там ополоснем. — И он показал на жердь, которой ежедневно шуровал в яме.
— Послушайте, отец, но у меня же чистые руки! — воскликнул юноша в окне.
— А я говорю, надо палку отнести! — вскричал дворник и выволок из ямы жердь; из дома во двор выскочил молодой человек в белой рубашке и без раздумий ухватился за чистый конец палки.
— Нет! — завопил дворник. — Тот конец понесу я, а ты возьмешься за этот!
Молодой человек всё никак не соглашался:
— Но на мне белая рубашка и новый галстук, такого галстука больше ни у кого в городе нет!
Однако отец сказал сурово:
— Я тебе велю, приказываю — как твой отец. Или ты, может, думаешь, что этот засранный конец понесу я?! — взвыл вдруг дворник, тыча себя в грудь.
— Да у меня же новый галстук! Ладно, пойду сниму… — шагнул прочь сын. Но отец был непреклонен:
— Нет, я требую послушания немедленно! Ты берешься или нет?!
Юноша подумал и сказал:
— Не берусь. Из-за галстука не берусь!
И дворник бранился и сетовал, задрав голову к небесам:
— Вот все вы такие, все ваше пижонское поколение! Проклятье, неужто я, родитель, обречен вечно таскать за вас эти засранные концы?!
Сын отвечал ему:
— Папенька, да ведь любому ясно, что если мне вот-вот на свидание, то я не стану возиться туг с вашим дерьмом! Ну как бы я после этого взял Олину за руку?!
— Пан нотариус, мы с вами кое-что забыли, — сказала машинистка, — а сколько будет траурных извещений?
— Траурных извещений? — перепугался пан нотариус. — Напишите четыреста. И еще поминальные молитвы в храме святого Ильи… Вы успеваете? Хорошо… «Мужской хор будет петь мне „Animas fidelium“… а после богослужения трое священников в сопровождении хора прочитают над моим гробом „Libera“»… — продиктовал старый господин и, не утерпев, привстал на цыпочки и увидел, как из соседних ворот выходят дворник и его сын, неся шест, чтобы ополоснуть его в реке, пан нотариус глядел на руку дворника, которая сжимала грязный конец шеста, кивал и говорил: «…помост для гроба украшен должным образом… первые десять рядов скамей затянуты черным сукном…»