Какое-то время в кабинете было тихо.
— Пан нотариус, — облизнул пересохшие губы крестьянин, — мы тут подумали… короче, как бы это сказать… пускай наш старший сын Людвик получает все наше имущество, но только пускай заплатит Анежке, нашей дочери, пятьдесят тысяч… а мы, мы пойдем к нему на содержание… — Вот что прошептал крестьянин, волнуясь и так вжимая в грудь подбородок, что зеленый галстук-бабочка почти пропал из виду. — Что скажешь, жена?
— Я бы хотела, чтобы вы записали в договоре, чтобы раз в месяц Людвик запрягал в коляску коня и отвозил меня на кладбище в Кршинец… — отозвалась женщина, и слеза, сбежавшая по ее щеке, собрала по дороге дешевую пудру в комочек, улегшийся возле морщинистых губ.
— Что ж, — заключил нотариус, — барышня подготовит необходимые бумаги, то есть выписку из кадастра, и в будущую пятницу вы приведете двух свидетелей, а сейчас мы набросаем черновик, пишите, барышня!
Пан нотариус приблизился к окну, посмотрел на реку и опять подумал о машинисте пане Бржихняче, который вечером выедет на прогулку на велосипеде марки «Премьер», велосипеде, оснащенном специальным не вредящим здоровью рулем и украшенном затейливо выведенным на раме адресом пана Бржихняча. Там будет указан и номер домика, в котором он живет, домика, где все исписано, раскрашено, пронумеровано, а дорожки снабжены туристическими значками-стрелками: зелено-белая указывает в сторону садика, черно-белая — дровяного сарая, коричнево-синяя — туалета…
— Барышня, вы готовы? Итак… На тот случай, если Господь призовет нас, мы выражаем свою волю таким образом: во-первых… — диктовал пан нотариус, глядя на движущуюся речную гладь и по обыкновению не пресыщаясь этим зрелищем…
3
После полудня пан нотариус взял трость и вышел на улицу. Когда он шагал от мельницы к мосту, его обогнали двое мужчин на велосипеде-тандеме и даже легонько зацепили рулем за рукав. Это выехали на прогулку в свой обеденный перерыв двое братьев-киоскеров, продававших табак и газеты возле театра. Один из них, слепой, сидел сзади, а второй, зрячий, спереди. Пан нотариус, когда он еще курил, любил покупать в их киоске сигары, ему нравилось смотреть, как слепой ощупью управляется с товаром, нравилось, что уже на покашливание пана нотариуса слепой улыбался, склонял голову к окошку и здоровался: «Здравствуйте, пан нотариус!» А потом поворачивался и сразу уверенным движением брался за коробку с пуэрториканскими сигарами, принимал у покупателя банкноту и распознавал ее на ощупь так же, как на слух распознавал по покашливанию пана нотариуса. И вот сейчас оба киоскера крутили педали вдоль реки, их перевернутые отражения мелькнули в спокойной воде, головы исчезли под юбками липовых ветвей, а ноги все еще нажимали на педали, как сопряженные оси паровоза, и в реке было видно то же самое, так что получился некий фантастический аппарат о четырех колесах. Пан нотариус смотрел им вслед и думал: а что если бы двое этих киоскеров однажды напились, и была бы ночь, и они сели бы на свой велосипед наоборот, то есть слепой бы вперед, а зрячий назад? Далеко бы они тогда уехали? Может, если бы никто им не помешал, слепой доехал бы до самого дома? Может, он знает дорогу так же хорошо, как не путается в банкнотах и распознает по кашлю своих клиентов?.. Вот о чем размышлял пан нотариус, идя мимо пустых конюшен с красными конскими головами над дверями к прибрежным садам. Тихо ступая, он миновал ларёк, которого всегда боялся. Он и сейчас видел краем глаза руки киоскера, отдыхавшие на прилавке, руки инвалида войны, сожженного огнеметом и получившего за это орден и этот ларёк…
Пан нотариус спустился по каменным ступеням к реке и с жадностью принялся глядеть на город, на свои окна на том берегу, он видел, как женщина в красной юбке несет к воде корзину с бельем, опускается на мостках на колени и смотрит на свое отражение в воде, поправляя растрепавшиеся волосы… и еще одну прачку видел пан нотариус, она словно бы тянулась из реки в воздух, точно карточная дама… но вот прачка достала из корзины белый пододеяльник, наклонилась и размазала свое отражение-изображение…
А по плотине и по противоположному берегу вышагивал пан настоятель в шляпе-котелке, и такой же пан настоятель в черной одежде шагал рядом с ним вверх ногами, и когда красная юбка прачки и черный наряд священника соотнеслись между собой, как красная точка и черный восклицательный знак над ней, то же самое случилось в толще вод, но только наоборот, так что когда прачка поздоровалась с паном деканом, а тот поклонился и плавным движением снял шляпу, то в реке казалось, будто он собирается этим своим котелком зачерпнуть воды…