— Да уж. Я всегда одевался с иголочки, у меня были целых два фрака и три мундира. Правда, в прошлом году я выменял их на дрова и уголь…
— Дружище, может, медсестру позвать?
— Нет-нет, что угодно, но только не это. «Принцесса чардаша» — вот где у меня была коронная роль! Я ведь и женился так же, как Бонн. Когда после войны мясо было только по карточкам, одна знатная дама предложила мне карточек на шесть килограммов, и я, как только вообразил себе всю эту мясную груду, тут же при свидетелях написал на бумажной салфетке обещание жениться на этой даме. И таки сдержал свое слово! «Сотни райских ангелочков, я влюблен, я влюблен!..»
— Нет-нет, не пойте. Лучше вы мне потом споете, когда окончательно поправитесь.
— Это я так… затмение нашло. Пожалуйста, расскажите мне еще о картах…
— Я был при том, как накрывали игорный притон «У Пицку». После этого я написал душераздирающий очерк «Игорный дом проклятых миллионов». Начало, как сейчас помню, было весьма удачное: мол, отсюда есть только три дороги. Первая на вокзал Вильсона, вторая в тюрьму Панкрац, а третья на Ольшанское кладбище. А потом я приводил собственные изящные подсчеты: мол, за те двадцать лет, что существовало это игорное заведение, через него прошли два миллиарда крон, которых почти бы хватило для возведения еще одной линии Мажино. Знаете, вот лежу я тут сейчас и понимаю, что относился к журналистике как к искусству, то есть еще и приплачивал ради того, чтобы заниматься ею. Прохожу я как-то мимо «Зеленого дерева»…
— В Жижкове или в Коширжах?
— В Жижкове. И замечаю в подворотне складной столик, а над ним — листок с молитвой. Ну, я же журналист, значит, просто обязан был подойти и выведать, что тут происходит. В общем, поставил я пять крон и выиграл главный приз. А потом опять выиграл, зато уж после только проигрывал. Даже обручальное кольцо свое поставил — и то проиграл. Судьба с презрением отвернулась от меня.
— Наверное, это было красиво…
— Не сказал бы. Впрочем, все зависит от точки зрения. Но я продолжал играть, только на кону уже было мое человеческое достоинство. Я говорю банкомету: «Слушайте, дайте мне хотя бы на трамвай!» А он отвечает так, как ответила бы на его месте сама Судьба: «Я нынче милостыню не подаю». В общем, домой я отправился пешком и, как только вошел в комнату, мигом написал статью под названием «Упыри большого города решают судьбу почтенных обывателей». Сам главный редактор похлопал меня по плечу и сказал: «Написано так, словно вы сами все это пережили. Так и надо.»
— Нехорошо было с вашей стороны проявлять мстительность. Я сколько раз тоже этак вот шел мимо и все-все проигрывал. Я и галстук, бывало, ставил, и авторучку… и возвращался потом домой пешком, трясясь от ужаса… но я никому ни словечка… ни словечка. Ведь это я сам призывал и испытывал собственную судьбу.
— Вы спать хотите, да?
— Нет… это я так, откашливаюсь… наслаждаюсь… до чего же приятно слышать человеческий голос!
— Да вы весь в испарине! Может, дать вам напиться? Я позвоню сестре.
— Не надо! Она бог знает что вообразит… лучше расскажите мне о газете. Можно даже что-нибудь грустное.
— Грустное? В газете почти все грустное, если вы ее сами делаете. Был я, к примеру, однажды в Брно. Полиция тамошняя тоже облаву устроила. Собрала всех проституток в одном месте, на Новой улице…
— Это место случайно не «Флединка»?
— Так вы и Брно знаете?
— Еще бы я его не знал! Там начиналась моя славная карьера. Вы только представьте, сколько радости доставлял я людям, когда в «Веселой вдове» выходил на сцену во фраке и в накидке с белым шелковым подбоем! Я этак вот поводил рукой в перчатке и тут же начинал петь… «Пойду к „Максиму“ я, там ждут меня друзья…»
— Замечательно. У вас такой красивый голос, однако же попейте… хотя бы немного… вот так… это прогонит кашель.
— Спасибо. Так что вы видели во «Флединке»?
— Полицейский инспектор проверял у них документы. Я потом написал об этом репортаж… Он, значит, спрашивает: «Ну, Мара, чё это с тобой?» А Мара отвечает: «Чё со мной? Да ведь сёдня всюду облавы, я уж забоялася.» «Чё ты забоялася?» «Да вы же знаете, я из-под Брно, из Соколниц, туда меня ваши всегда и отправляют. А нынче увязалась я за одним фраером, он наболтал мне, что из Брно, а заволок аж в самые Босковицы. И книжку мою мне там проштамповали. Так что если меня опять заметут, то пошлют в Босковицы, а у меня там ни единой души знакомой». И полицейский инспектор просто так, без всякой отметки, вернул ей документы, добрейший был человек, я потом ночевал у него, и он до самого утра читал в очках Библию. Когда я проснулся, он осенил меня широким крестом.