Сменный мастер Подрацкий миновал одну полосу за другой; солнце полосовало его рабочий комбинезон… он прошел третье отделение, четвертое, он то входил в синие туннели сумрака, то снова оказывался среди ярких, косых и частых нитей солнца, которое, прикинувшись золотыми шнурами и лентами, ползло сквозь жалюзи вентиляционных окошек.
Сейчас он шагал вдоль тихих шлифовальных станков, вдоль карборундовых дисков, висящих на запыленных цепях.
Возле браковочного стола сидели на скамейках шлифовщики; некоторые даже лежали на скошенных боковинах, согнув ноги в коленях и закинув руки за голову, точь-в-точь ожившие карточные валеты.
— Мне передали, — сказал сменный мастер, — что вы отказываетесь работать. И как вы себе это представляете?
— То, как вы с нами поступили, нельзя назвать товарищеским поведением, — шагнул вперед шлифовщик Молочник. — Это как если бы мальчишки написали на стене «Франта дурак» и сбежали.
— Бастуете, значит? — поднял брови мастер.
— Нет, просто не работаем до тех пор, пока сюда не придет тот, кто положенным образом обсудит с нами повышение нормы, — ответил Молочник.
— Ладно, я пришлю профорга, — сказал мастер Подрацкий, вытащил желтый складной метр, измерил браковочный стол, потом сложил метр и пошел прочь, отбивая ритм желтым складным метром, и он вот этак вот шел, а навстречу ему двигался подъемный кран, блондинка-крановщица въезжала в зону вентиляционных башен, она нажимала на рычаги, и кран послушно ехал вперед, неся люльку, и блестящая цепь опускалась, и фигура крановщицы и силуэт крана были полосатыми, как зебры, из-за косых солнечных полос, которые втекали на склад через жалюзи вентиляционных башен. Плывущая вперед верхняя половина женского тела, украшенная подвижными солнечными лентами. И кран проехал над головами шлифовщиков.
Советник юстиции принес передовику производства красный зельц из столовой. Потом он вернулся к корытам, в которых протравливалась в соляной кислоте сталь. Случайно он наступил в лужу разлитой кислоты и тут же почувствовал, как кислота неторопливо принялась за работу. Советник слышал, как лопались шнурки. Поставив ботинок на край корыта, он увидел, как расползается ткань его штанов. Потом советник юстиции взглянул на груду металлолома, где поджигатель остатков войны, нагнувшись, упорно пробивался синим сварочным огоньком внутрь немецкого сейфа, а за его спиной, взобравшись на ту же груду, арестантки разгружали вагоны с ржавыми крестами с деревенских кладбищ, они, всегда вчетвером, брали железный крест за подножье и за верхушку, раскачивали этот ржавый христианский символ и по дуге швыряли его прямо в мульду. А еще они складывали туда куски сожженных танков, железные оградки и украшения с могил, белые эмалевые ванны, похожие на лебедей, швейные машинки и спекшиеся связки ключей — все это обгорело при взрывах фосфорных бомб, ведь после налетов Второй мировой горела даже земля.
Советник юстиции поднял руки, схватился за кабели передвижного крана и нажал кнопку, однако кран тут же заторопился в противоположную сторону.
— Остановите его, остановите, пан советник, или мы врежемся в стену! — кричал помощник Винди.
И советник юстиции нажал на кнопку и остановил механизм. Теперь ему не оставалось ничего другого, кроме как нажать на третью кнопку. И кран медленно тронулся вперед, а советник юстиции зашагал по прогибающимся доскам настила, держа, словно кучер четверни, вожжи и то исчезая, то вновь возникая со своим краном в зеленоватых испарениях соляной кислоты.
— Хорошо, правильно, — подбадривал его Винди, — а теперь останавливаемся!
И советник юстиции нажал на кнопку — и чудом угадал.
На свалке арестантки раскрыли вагон, из которого посыпались обгоревшие патефоны, в их внутренностях поблескивали голубые слезы стекла, потому что после взрыва фосфорных бомб горели и выплакивали себя даже фабричные окна.
— Ну ладно, — сказал Француз, — а что если придет плохой материал, такой, что его весь надо будет обтачивать?
— Сплошные рекорды, — сказал шлифовщик с крестообразным шрамом под глазом, — в последний раз музыка у печей играла, когда побили рекорд для мартена, дали четырнадцать плавок в сутки. Но один вальцовщик мне сказал, что лично он бы отдал этих рационализаторов под суд, потому что когда в прокатном цехе вальцуют сталь всех этих четырнадцати знаменитых плавок, то половина материала отправляется обратно в печь как металлолом.