— Пикник устроили, снова филантропией занимались, уехали в замок Шервуд, там пили-ели, веселились, газеты Мак-Кинли прославляют. Твоя-то работает на мужа не покладая рук, закупает голоса простых шотландцев.
В тот день госпожа Мак-Кинли приехала к Мак-Дермотам раньше обычного, когда ни брата, ни Дика еще не было дома. И едва Дик вошел в комнату, как мать быстро заговорила:
— Спасибо доброй госпоже, она не забывает нас своими благодеяниями, видишь, сколько сладостей привезла нам и денег, спасибо вам еще раз, добрая госпожа. Дик, добрая госпожа приглашает тебя на уик-энд отдохнуть за город в собственное имение, покатаешься там на лодке, половишь рыбу.
— Да, мой маленький друг, мы с твоей мамой обо всем договорились. Погостишь у меня, там будет весело, будут другие дети, лодка, крикет, пони. А это тебе гонорар — десять фунтов стерлингов — за участие в телевизионной передаче. Немного, конечно, но ведь это дебют. — И она снова заулыбалась.
Дик остановился на пороге комнаты, засунул руки в карманы.
— Погоди, мама, а вы, — и он повернулся к госпоже Мак-Кинли, — заберите все это барахло и эти деньги. Мы не нищие и сами зарабатываем себе на жизнь.
— Что ты, Дик, — всполошилась госпожа Мак-Кинли, — это тебе от чистого сердца…
Лицо Дика налилось кровью, и веснушки на нем вдруг стали совсем белыми.
— Забирайте свое барахло и вон отсюда!
С удивительным проворством госпожа Мак-Кинли встала и направилась к выходу, а Дик бросился к столу и стал швырять ей вслед цукаты, бананы, шоколад. Они ударяли в спину госпожи Мак-Кинли, которая, не поворачиваясь и не говоря ни слова, стремительно спускалась по лестнице. Но Дик опередил ее! Как в детстве, он съехал следом за ней по перилам и остановился в дверях.
— Вот ваши фунты. — И разорванные бумажки полетели ей в лицо. — Вон! — заорал Дик. — И чтобы духа вашего больше не было ни здесь, ни у Дохерти, покупайте себе голоса избирателей в других местах.
Она мельком, на ходу взглянула на него остановившимися глазами, и он обмер: в них было столько презрения и ненависти и к нему, и к этому дому, и к этой старенькой лестнице, ко всей этой жизни.
Госпожа Мак-Кинли бросилась к машине, щелкнула дверца «Мерседеса», Дик выскочил следом за ней, схватил попавшийся под руку камень и швырнул им в заднее стекло автомашины. Стекло выдержало. Тогда он схватил другой камень, покрупнее и бросил его вслед отъезжавшему «Мерседесу». Камень со звоном ударил в багажник и оставил на нем заметную вмятину.
— Ты что, Дик, в своем уме? — Джекки и Чарли бросились к Дику и остановили его. — Ведь она сейчас полицию вызовет, скандал будет.
— Не вызовет, — ответил Дик, отдуваясь и откидывая со лба челку. — Ей это не выгодно. Я мог бы сейчас разнести вдребезги этот драндулет, и мне все сошло бы с рук — ведь я ее «маленький друг».
Наступил очередной уик-энд, и четверо друзей появились на Принцесс-стрит. Они шли, как всегда, в ряд, никому не уступая дороги, засунув руки в карманы джинсов, поблескивая дешевыми, «под кожу», курточками, — самостоятельные люди, зарабатывающие на жизнь и умеющие постоять за себя.
Они дошли до памятника Вальтеру Скотту и повернули к своему подвальчику.
Дик шагнул к стойке:
— Четыре бутылки кока-колы и четыре пирожных. Сегодня я угощаю.
И впервые за много дней на душе у него было спокойно и радостно.
Пуанты
Билл за последние дни несколько раз бывал на аэродроме и все рассчитал точно: он юркнет в багажное отделение самолета, когда рабочие сделают передышку между очередными партиями прибывающих чемоданов. Он будет слоняться вокруг — обычный любитель автографов, аэродромный мальчишка на побегушках, и лишь грузчики зазеваются… прыжок вверх и куда-нибудь в угол, за большой чемодан. А там главное — не чихать и не кашлять до тех пор, пока не заведут моторы.
Вчера он еще раз спросил у Ларисы — русской балерины, правда ли, что в Советском Союзе учат танцевать бесплатно.
— Да, — сказала она, — но я ведь уже говорила тебе об этом. Какой-то ты непонятливый.
Она внимательно посмотрела на него и положила ему на голову свою тоненькую прозрачную руку.
— А зачем тебе это?
— Просто так, на память.
Собственно, он давно уже решил улететь вместе с русскими артистами и учиться танцам в хореографическом училище Большого театра, о котором они столько ему рассказывали, и спрашивал он сегодня действительно «просто так», чтобы еще раз услышать то, что он уже и так хорошо знал: он научится танцевать по-настоящему, не заплатив ни цента, — так, как танцевали Лариса Семенникова и Антон Леонидов и многие другие, чьи имена, написанные огромными буквами, красовались вот уже две недели на афишах и рекламных щитах Лос-Анджелеса и Голливуда. Главное, добраться до этой школы.