…Исхак сквозь маленькую дыру в заборе, которую он проделал уже давно, чтобы следить за дорогой в горы, смотрел в сторону высокой скалы. Она возвышалась в том месте, где шоссе круто взмывало вверх и из плоской желтопыльной ленты сразу же превращалась в жесткую каменистую караванную дорогу. По этой дороге душманы спускались к скале и оттуда уже шли по долине на деревню, туда же они уходили после налета. И вот теперь Исхак наблюдал, как цепочка душманов уходила за скалу. Еще несколько мгновений, и она исчезла вовсе, но Исхак за долгие недели наблюдения знал, что, если душманы повернули за скалу, это вовсе не означало, будто они действительно двинулись в горы. Бандиты могли еще час стоять за скалой и следить из-за укрытия в бинокли за жизнью деревни. И не дай бог, кто-нибудь из крестьян раньше установленного душманами времени в три часа (именно столько им требовалось, чтобы дойти до своего становища) выйдет за стены деревни: немедленно следовала расправа — несколько бандитов возвращались назад и устраивали дознание: кто, почему, куда направился. И если у несчастного не было оправданий, ему грозила смерть: бандиты обвиняли его в связях с гордезскими властями.
Деревня строго соблюдала установленный Хаджи Гулямом срок, и постепенно бандиты к этому привыкли; все реже и реже устраивали они такие проверки, и вот сегодня — Исхак это видел очень хорошо — лишь один Хаджи Гулям задержался около скалы, смотрит в сторону деревни, но вот и он шагнул за скалу, и ни одной живой души не осталось в долине между деревней и горами, и Исхак решился.
Он бросился в дом, схватил подаренный ему недавно дедом, старенький, кем-то проданный за гроши велосипед и вышел за глинобитную стену.
Исхак немного подождал и прислушался, повертел в разные стороны круглой, наголо стриженной головой, зорко окинул застывшие дома черными маленькими, как бусинки, глазами. В деревне было тихо. Видимо, никто не заметил, как он вышел за ворота. Главное, чтобы о его исчезновении не узнали сидевшие в домах люди Хаджи Гуляма. Иначе они тут же дадут знать в горы, и тогда быть большой беде. Потом он еще раз взглянул в сторону гор. Там все было неподвижно. От самой деревни до их бурой линии простиралась желто-серая выгоревшая долина, которую прорезала вытоптанная лошадьми, ишаками и выезженная колесами арб, грузовиков и автобусов пыльная дорога. Дальше круто вверх шли безжизненные, прокаленные солнцем горы, а над ними — ярко-синее небо, бледнеющее к горизонту, и в центре этого неба — пышущий жаром, огромный, ослепительный диск солнца, которое в этот весенний майский день сжигало все живое, буквально валило своим жаром с ног и людей и животных.
Душманы всегда приходили и уходили засветло, потому что в сумерках, а тем более в темноте ни один, даже самый опытный, проводник не рискнул бы идти в горы. И сегодня они ушли сразу после полудня; поэтому время еще было, и если быстро сообщить в Гордез о выходе банды из своего логова и подогнать к горам солдат на джипах, то Хаджи Гуляма можно было бы настигнуть.
Исхак хорошо знал дорогу в урочище. Несколько раз он ходил туда со стариком Баратом. Они везли на ишаке продукты для Хаджи Гуляма: мясо, сыр, муку, фрукты, изюм, орехи. Там в глубине гор почти в непроходимых местах стоял охотничий дом саиба — надежный, сложенный из камней особняк, куда крестьяне по непроходимым кручам, по еле заметным тропам доставили все, что нужно было хозяину: мебель, холодильник, ковры. Пройти в урочище Ташакур можно было лишь пешком, сойдя с караванной дороги в сторону, а дальше нужно было идти замысловатым путем между скал до неширокого плато, усыпанного валунами; затем путь шел вдоль почти отвесных скал по узкой тропинке, проходящей по краю обрыва.