…Дорога опять резко идет вверх, крутая петля шоссе обегает склон. Меняются краски: охра, багрянец, алый цвет, ржавчина. Снова сворачиваем на проселок. Трясет — аж душа стонет! Недавний ливень размыл грунт.
По обеим сторонам дороги зеленеют луга. Трава с какими-то взъерошенными метелками вверху достигает высоты человеческого роста. Среди зарослей то и дело возникают округлые горбы огромных камней. Замечаю темные движущиеся пятна: это пасутся в траве буйволы. Несколько дальше — лошади, точнее, лошадки: маленькие, быстрые, пугливые, с умными гневными глазами.
Ущелье похоже на зеленую реку, по дну которой медленно ползет наш газик. Над головой, цепляясь за крышу машины, качаются огромные веера — верхушки гигантских папоротников… Маленькая долина. Высокая кукуруза с красными метелками. Где-то поблизости расположена деревня народности мео, в которой мы должны остановиться на дневной привал. Хуан — кадровый работник уезда — дает последние указания нашему шоферу. Все труднее продвигаться вперед — газик капризничает, как норовистый конь. Тиен с трудом держит баранку. Наконец дорога становится настолько крутой, что машина совсем отказывается двигаться дальше. Все (точнее — почти все, так как меня не допускают к участию) в поте лица толкают газик вперед: он завяз в грязи и глине по самое брюхо.
— Смотрите, сколько тут древесины! А в Ханое ее всегда не хватает, — говорит один из моих спутников, показывая на старательно огороженные участки возделанной земли. Изгородь поставлена для защиты посадок от диких зверей.
Из чащобы, которая тянется по обеим сторонам ущелья, появляются люди. Сперва дети — испуганные и недоверчивые: они первый раз видят белого человека. Ребята полушепотом обмениваются замечаниями на языке, которого никто из нас, кроме Хуана, не знает. Потом на детских личиках начинают появляться робкие улыбки — любопытство берет верх над страхом. Мы тоже приглядываемся к ним. У некоторых мальчиков за поясом торчат ножи в деревянных ножнах: с юных лет им приходится учиться пробивать себе путь в непроходимых джунглях. У девочек длинные волосы, прядками спадающие на плечи, в ушах резные, зубчатые серьги, на шее — серебряные обручи. Даже у самых маленьких, которых родители несут на спине, я вижу такие же украшения.
На тропинке остановился стройный парень. За спину заброшено кремневое ружье (им заинтересовался бы любой европейский музей), к поясу прикреплена пороховница из рога буйвола. На плече висит корзинка, наполненная лекарственными растениями и прикрытая нейлоном. Это явно охотник. На ломаном вьетнамском языке он рассказывает, что неподалеку отсюда неделю назад убит медведь, что внутренности этого зверя очень нужны для изготовления лекарства, хорошо заживляющего раны.
Молодой охотник заверяет нас, что мы почти у цели. Однако до селения Пако нам пришлось ехать еще не менее восьми километров по трудной, утомительной дороге. «У местных жителей совсем иные понятия о расстояниях», — записываю в своем дневнике. Впрочем, это мне известно и но другим поездкам в Азии. Мео, как и другие этнические группы, считают время по по часам, а по восходу и заходу солнца. Целый день, проведенный на марше, не кажется им слишком большим отрезком времени и расстояния. А селение Пако — если считать но прямой — находится всего в нескольких сотнях километров от Ханоя. Но это совсем иной мир, иная эпоха, иные люди.
Наконец по размокшим и раскисшим дорогам мы добираемся до места. Несколько хижин, тесно прижавшихся одна к другой. Они построены не на сваях, а прямо на грунте. Возле жилья играют и резвятся поросята и маленькие бурые собачки. Неподалеку от хижин — высокие резервуары для воды, сделанные из… корпусов невзорвавшихся американских бомб.
Небольшой барак из бамбуковых плетенок, доступный всем ветрам. Деревянная утварь. Здесь, на санитарном пункте, временно превращенном в больничку, мы делаем остановку. Спрашиваю: где можно помыть руки? Оказывается, вода течет по желобу и наполняет обложенный камнем резервуар. Фильтры из древесного угля очищают ее и делают кристально прозрачной. На колодце выбиты цифры: II. 1966 — дата постройки.