Встреча была такой неподдельно радостной, как будто мы вернулись в родной дом.
Проведя ночь в тайпейском отеле, мы наутро снова отправились в рыбацкую деревню Тамсуй, как мы поначалу думали, в свой двухкомнатный коттедж.
Было забавно видеть, как Двора, которая в Штатах обычно была объектом всеобщего внимания, здесь отошла на второй план, и все взгляды устремлялись на белокурого и светленького Дова Хаима. Даже ехавшие с нами в одном купе китайцы, вопреки своей обычной сдержанности, то и дело оборачивались, чтобы получше разглядеть это маленькое забавное чудо.
В Тамсуе мы с приятным удивлением обнаружили, что на этот раз Тамкунгский университет выделил нам современный, полностью оборудованный дом. Он выглядел так, словно его доставили сюда прямиком из Лонг-Айленда.
Среди прочих домов факультетского поселка он казался этаким архитектурным «перемещенным лицом» или каким-нибудь залетным гостем, не в меру принарядившимся перед неожиданной вечеринкой. Видимо, наши китайские хозяева несколько перестарались в своем стремлении угодить западным коллегам.
Барбара первым делом занялась реорганизацией кухни. Она объяснила Мей-Мей, что, как евреи (йо-тай реп), мы обязаны подчиняться определенным правилам и выполнять специфические обряды.
Они вместе отправились за покупками и вскоре вернулись с новехоньким набором посуды, кастрюль, сковородок и прочих кухонных принадлежностей.
Дома Барбара сообщила слегка ошалевшей от неожиданностей Мей-Мей, что все купленные предметы нужно немедленно отнести к морю. Когда Мей-Мей поинтересовалась в чем дело, Барбара попросту заявила, что мы, «как евреи», обязаны каждый предмет кухонного обихода окунуть предварительно в морскую воду.
Ненадолго призадумавшись, Мей-Мей преодолела эту новую трудность с той же решительностью, с какой справлялась со всеми прочими проблемами, которые жизнь неустанно возводила на ее пути, и тут же заказала такси, которое отвезло нас к ближайшему ручью, впадавшему прямо в Китайское море.
Таксист припарковал машину прямо на пляже и с величайшим изумлением наблюдал, как мы, выгрузив свою поклажу, перетащили ее на несколько метров ниже по течению и стали погружать в проточную воду. Потом он покачал головой, повернулся к Мей-Мей и спросил, что означает этот странный ритуал.
Наша замечательная Мей-Мей теперь уже считала себя большим специалистом по еврейским обычаям и готова была подробно объяснять их своим невежественным соотечественникам.
«Мои хозяева — йо-тай рен, — сказала она как ни в чем ни бывало. — У них есть очень старая еврейская поговорка:
“Горшок, который побывал в океане, знает, как сварить рыбу, посуда, которая пахнет морем, сможет ее подать”.»
РАЗУМЕЕТСЯ, НАС ИСКРЕННЕ РАДОВАЛО, что Мей-Мей так быстро усвоила наш новый образ жизни, но я был уверен, что естественное человеческое любопытство рано или поздно возьмет верх над ее обычной китайской невозмутимостью.
И действительно, однажды утром я увидел, как она искоса поглядывает на меня каким-то странным взглядом.
«Что с тобой, Мей-Мей?» — спросил я, предоставляя ей возможность высказаться в открытую, о которой она давно мечтала.
«Со мной-то ничего, — сказала она, — а вот вы, Хуа-Пэнь и Бай-Лан, вернулись из Америки совсем другие. Бай-Лан все время носит на голове косынку, а Хуа-Пэнь — бело-голубую шапочку. По утрам вы подходите к окну, закутываетесь в белое, словно одинокое облако, покрывало и наматываете себе на руку черные ремешки, похожие на те, которыми запрягают лошадей. — Она озадаченно получала головой. — Но я вижу, что ваши сердца теперь яснее, чем раньше, и ваши лица свежи и спокойны, как весенний ветерок. Бумага и перо те же самые, но написанное выглядит совсем иначе.»
«Ты права, Мей-Мей, мы изменились. — Я старался говорить как можно проще, чтобы ей было легче меня понять. — Мы теперь стали гораздо ближе к нашим предкам и к нашему Б-гу.»
Мей-Мей понимающе кивнула:
«Теперь вы похожи на меня. Я тоже чту духов. Китайская поговорка говорит: “Даже с дерева высотой в десять тысяч футов листья все равно падают к корням.” Что китайцы, что йо-тай рен — все люди, в сущности, одинаковы.»
С тех пор она не задавала нам никаких вопросов, какие бы странные, на ее взгляд, обряды мы не исполняли в течение всего этого года.
Не было ничего удивительного и в том, что нам хотелось как можно скорее повидать лейтенанта Ли и выразить ему горячую благодарность за все, что он для нас сделал.
Мы нашли его все в том же кабинете на вокзале, и нам показалось, будто ни он, ни окружающая его обстановка ничуть не переменились за все эти годы. Он встретил нас тепло и сердечно.
Небольшой подарок, который мы ему привезли — в сущности, сувенир, не более того, — конечно, не мог выразить всю нашу признательность этому человеку. Он принял подарок с присущей ему скромностью.
«Знаете, — сказал он, — я часто спрашиваю себя, куда спешат все эти люди».
Он показал на окно, за которым валом валили многотысячные толпы пассажиров.
«Может быть, это облака, которые гонит ветер? Если я и оказал вам какую-то услугу, то она ничтожна. Горы не могут задержать облака, проносящиеся над ними.»
Глава 3. Еврейский центр в Тайпее
НА ЭТОТ РАЗ мы с Барбарой вписались в китайское общество гораздо быстрее. Двора тоже приспособилась к нему легко и быстро. Каждое утро, в сопровождении двух подружек, живших в том же поселке, она отправлялась за два километра (по грунтовой дороге и через деревянный мост) в местный детский сад.
Чтобы родителям было легче издали их опознать, все дети в нашем поселке носили яркие желтые шляпы с вышитыми на полях именами. На шляпе Дворы было вышито «Хсин-Мей».
Каждое утро мы с Барбарой, стоя в дверях, смотрели, как эти трое малышек спускаются по извилистой дорожке, и провожали их взглядом до тех пор, пока они не превращались в крохотные желтые пятнышки на фоне горного склона. Четыре года назад мы созерцали ту же картину с завистью в душе. Теперь мы радостно улыбались, зная, что одна пара этих подпрыгивающих на спине косичек принадлежит нашей собственной дочери.
Само собой разумеется, что мы стремились продолжать наше возвращение к еврейской жизни. Потому нас очень обрадовало известие о том, что во время нашего отсутствия в Тайпее был создан Еврейский центр.
Когда нам сообщили, что в праздники в Центре состоится Б-гослужение, мы заранее договорились, что на протяжении всего праздничного периода будем ночевать в маленькой гостинице, расположенной неподалеку от Центра.
Центр размещался в перестроенном жилом доме в северной части города. Место для Б-гослужения было, конечно, странноватое, но, с другой стороны, этот дом вполне вписывался в пеструю группу зданий, которые его окружали.
В нескольких шагах ниже по улице размещались казармы китайской Национальной армии. Отполированные солдатские штыки багрово отсвечивали в пламени светильников, дымившихся у алтаря таоистского храма, находившегося тут же, совсем рядом с казармами.
Вплотную к Еврейскому центру примыкало посольство Саудовской Аравии, а сзади, высоко над всеми этими сооружениями, поднимались к небу зеленые склоны Я Минь Шан («Заросшей горы»), господствующей над Тайпеем.
К тому времени (это было в 1977 году) американское военное присутствие на Тайване сократилось до чисто символического уровня, так что Центр унаследовал от армии много религиозной утвари, в том числе свиток Торы, принадлежавший бывшей армейской синагоге.
Однако в Центре не было ни раввина, ни кантора. Почти все обязанности по организации Б-гослужения легли на плечи молодого, крепкого израильтянина по имени Нахум — одного из немногих евреев Тайпея, имевших за плечами несколько лет учебы в ешиве.
На службе в Рош-а-Шана присутствовало почти шестьдесят пять человек. Это были евреи из самых разных кругов общества, по-разному относившиеся к вере. К тому же они представляли самые разные виды занятий — среди них были бизнесмены, студенты, учителя, журналисты… В Б-гослужении участвовали и обычные туристы.