Мы приобрели громадный глиняный кувшин и закупили на рынке несколько килограммов изюма и смородины. Каждый килограмм фруктов мы заливали литром кипятка, затем добавляли всевозможные специи, в том числе, гвоздику и имбирь, и оставляли эту смесь на три дня в холодном месте. Потом смесь процеживалась, в кувшин добавлялись три фунта кускового сахара на галлон; вся масса перемешивалась до тех пор, пока сахар не растворялся полностью.
Получившийся напиток снова ставился в холодное темное место. Основательно перебродившая смесь еще раз процеживалась и уже после этого разливалась по бутылкам. Этот нехитрый технологический процесс обеспечил нас вином на весь остаток проведенного на Тайване года.
Оставалась еще проблема субботних свечей. Разумеется, достать белые свечи не составляло никакого труда, но мы поначалу не учли того, что в Китае белые свечи ассоциируются вовсе не с праздником, а с трауром и похоронами. Помню, в первую же субботу, когда Барбара зажгла белые свечи, Мей-Мей страшно всполошилась:
«Бай-Лан, Бай-Лан, что ты делаешь? Разве ты не знаешь, что белые свечи приносят несчастье? Люди подумают, что у нас в доме завелись духи!»
Увидев как переживает наша Мей-Мей, легко было себе представить, как отнесутся к нашим белым свечам другие китайцы. Портить себе радостную субботнюю атмосферу нам совершенно не хотелось, поэтому мы решили вместо белых свечей зажигать красные — благо у китайцев они ассоциируются с удачей и благополучием.
Я завел обычай каждую субботу перед заходом солнца гулять с Дворой по окрестным лугам. Полевые цветы покачивались на вечернем ветру, внизу, под нами, поднимаясь и опускаясь, дышало море, солнце меняло свой цвет, медленно скрываясь за горизонтом.
На далеком берегу, обрамленные туманной вечерней дымкой, ясно выступали белоснежные паруса рыбацких лодок. Высоко в облаках призрачная луна терпеливо ожидала того часа, когда она сможет залить все вокруг своим холодным сиянием.
Мы приветствовали Царицу Субботу, как некогда рабби Ханина и рабби Яннай. Дождавшись ее прихода, мы возвращались к нашему субботнему столу, где нас ожидали две благоухающие, глазированные халы, бутылка виноградного вина и язычки веселого пламени, танцующие над толстыми красными свечами.
Глава 7. Визит в Гонконг
В МАРТЕ Я ПОЛУЧИЛ очень привлекательное в профессиональном плане предложение выступить с лекциями в Корее, Гонконге и Таиланде. Когда программа турне была разработана, я связался со всеми интересовавшими меня дальневосточными авиакомпаниями, чтобы выяснить, смогут ли они обеспечить мне кошерную пищу во время полета.
Всюду меня заверили, что это пожелание является вполне законным и не вызовет никаких затруднений.
Первым в моем расписании значился вечерний рейс «Китайских авиалиний» по маршруту Тайвань — Гонконг. Вскоре после взлета стюардессы начали разносить еду. Мне принесли завернутый в двойной слой фольги и, вдобавок, запечатанный пакет, на котором значилось, что его содержимое приготовлено под надзором Главного раввината Швейцарской республики.
Я снял фольгу и с восторгом обнаружил, что основное блюдо — это ребрышки в густой мясной подливке.
До этого момента я и сам не отдавал себе отчета, насколько я соскучился по мясу и, вообще, привычной американской пище.
Сказать по совести, я никогда не был таким неистовым вегетарианцем, как Барбара, и в Штатах нередко лакомился цыпленком, которым нас угощали на субботних приемах наши невегетарианские друзья.
Здесь, на Тайване, нам варила, в основном, Мей-Мей, и хотя она готовила просто великолепно, ее представления о западной кухне были весьма далеки от наших. Поэтому даже если бы нам и удалось достать кошерные продукты, вряд ли ее котлетки на пару хоть отдаленно напоминали бы тот сочный, хорошо прожаренный кусок мяса, который лежал передо мной на подносе, обжигая паром мои алчные ноздри.
Я проглотил эту вкуснятину с понятным аппетитом.
По завершении визита в Гонконг, где моя лекция, кстати сказать, имела большой успех, я отправился в Сеул — на этот раз утренним рейсом «Корейских авиалиний».
Опять подошло время завтрака, и опять стюардесса предложила мне кошерную пищу, завернутую в защитную фольгу. На сей раз я заранее начал облизывать губы, предвкушая очередной кулинарный сюрприз. Вот почему, развернув фольгу и обнаружив там уже знакомые мне ребрышки, я испытал легкое разочарование. Для восьми часов утра еда была не очень подходящая.
Тем не менее, если не особенно привередничать, это блюдо было совсем неплохо и по-прежнему имело приятный ностальгический привкус.
Серия лекций в Корее тоже прошла с большим успехом, но мне было не до похвальных рецензий — меня уже дожидалось заказанное ранее место на рейс «Таиландских авиалиний», который должен был доставить меня из Сеула в Бангкок.
Очередная стюардесса, на сей раз — в традиционном таиландском наряде, грациозно поставила передо мной украшенный вычурной резьбой поднос из сандалового дерева, на котором лежал, отсвечивая серебряной фольгой, уже хорошо знакомый мне пакет. Тяжелые подозрения зашевелились в моем мозгу. Увы, они оказались вполне основательными — на прикрепленной к пакету наклейке я прочел: «Кошерная пища. Эти ребрышки с подливкой приготовлены под контролем Главного раввината Швейцарской республики».
Перелет был долгий, и стюардесса еще дважды приносила мне все тот же пакет с кошерными, уже порядком надоевшими мне ребрышками.
Стоит ли говорить, что на обратном пути, возвращаясь «Японскими авиалиниями» в Тайпей, я уже хорошо знал, что меня ждет, — и действительно, я не был обманут в своих предчувствиях.
В аэропорту меня восторженно встречали Барбара, Двора и Дов Хаим. И что же? Не успели мы переступить порог дома, как Мей-Мей радостно крикнула из кухни:
«Хуа-Пэнь, я приготовила тебе сюрприз. Бай-Лан велела мне сварить что-нибудь еврейское, и я решила сделать тебе подарок — кошерные ребрышки в мясной подливке!»
Глава 8. Евреи не едят свинину
ИСТОРИЯ ЕВРЕЙСКИХ ОБЩИН в Китае насчитывает более тысячи лет. Она закончилась только в нынешнем столетии. Главной причиной их исчезновения был катастрофический упадок еврейского образования.
Начиная с семнадцатого века, в этих общинах не было настоящих раввинов. Вскоре там не осталось ни учителей, ни стремления сохранить еврейскую традицию.
В середине девятнадцатого века один путешественник рассказывал о двух-трех сотнях евреев, еще живших тогда в Китае:
«Они утратили свою религию и почти неотличимы от окружающих. Они поклоняются идолам и не делают обрезания. По одежде, внешности, обычаям и вере они настоящие китайцы.»
В 1941 году японцы, оккупировавшие Кайфенг, опубликовали данные, согласно которым еврейское население города насчитывало всего 180 человек.
Один из последних известных нам китайских евреев был обнаружен за два года до нашего приезда раввином еврейской общины Токио Мэвином Токайером.
Находясь в Японии, рабби Токайер услышал, что где-то на Тайване живет едва ли не последний потомок настоящих китайских евреев. Это сообщение его, естественно, весьма заинтересовало, но, увы, — кроме имени этого человека — Ши Хунь-Мо — он ничего о нем не знал.
Тогда Токайер отправился разыскивать его на Тайвань, но здесь, к своему удивлению, обнаружил, что людей по имени Ши Хунь-Мо на острове пруд пруди. Потеряв надежду найти самостоятельно этого человека, он обратился за помощью к сыну генералиссимуса Чан Кай-Ши.
Поскольку все мужчины на Тайване проходят обязательную военную службу, а имена всех военнослужащих, как побывавших на военной службе, так и ныне проходящих ее, хранятся в главном компьютере тайваньского военного министерства, найти необходимого Ши Хунь-Мо оказалось довольно просто — достаточно было просмотреть список всех людей, носивших это имя, и выяснить, кто из них, заполняя анкеты, назвал иврит в качестве своего второго языка. В списке был обнаружен всего один такой человек.