ка не убедятся, что они все продумали до конца и полностью контролируют ситуацию. Люди, подобные вам, зачастую забывают, что на самом деле мы ничего не контролируем и ничего не решаем.
Это Всевышний, — Гакадош Барух Гу, — это Он решает, что с нами произойдет. Лишь благодаря Ему мы дожили до сегодняшнего дня, лишь по Его воле мы будем жить завтра. Наша жизнь полностью в Его руках.»
Она опять замолчала, словно давая нам время обдумать ее слова.
«Пока вы не поймете это, пока вы не проникнетесь настоящей верой в могущество Всевышнего, вы не продвинетесь ни на шаг. Прежде всего вы должны поверить. Поверить, что не вы, а Он контролирует ситуацию.
Конечно, вы обязаны делать все, что в ваших силах, — не пойдете же вы через шумный перекресток на красный свет светофора с закрытыми глазами, надеясь, что Всевышний о вас позаботится и убережет от гибели! — но помните, что, в конечном счете, вашу судьбу решает Он. Оглянитесь вокруг. У всех есть хлеб и крыша над головой, все как-то устраиваются. Если вы действительно хотите остаться здесь, вы должны по-настоящему поверить в Него.»
ПОБЛАГОДАРИВ РЕБЕЦИН СЕГАЛ и распрощавшись с ней, мы отправились в обратный путь в Маалот Дафна. Мы шли медленно, молча, каждый из нас был погружен в свои мысли. По пути мы присели отдохнуть на первой попавшейся по пути скамейке.
Я повернулся к Барбаре и сказал:
«У нее все так просто и ясно. Кстати, ты обратила внимание, какая у нее скромная квартира: никаких украшений, никаких излишеств, — но какая безукоризненная чистота! И как сама она вписывается в этот интерьер — почти аскетизм, почти суровость?! И при всей этой кажущейся простоте в ней чувствуется что-то неординарное. Ты тоже это заметила?»
Барбара кивнула:
«Да, разумеется. Но почему ты ничего не говоришь по существу вопроса? Мне показалось, что она адресовала свои слова именно тебе.»
Я мысленно прокрутил в голове все сказанное ребецин во время нашей встречи, и, помолчав, ответил:
«Думаю, что эта леди не ошиблась номером.»
Глава 3. Песах в Балтиморе в Талмуд Тора «Шаарей а-Плейта»
ОТПУСК ПОДОШЕЛ К КОНЦУ как-то очень неожиданно и быстро. Делать было нечего: мы упаковали свои пожитки, тепло распрощались с новыми друзьями и поднялись в самолет, вылетающий в Соединенные Штаты.
За эти полгода в Израиле мы настолько отошли от «нееврейского» мира, что, вплоть до самой посадки в аэропорту имени Кеннеди, так и не сообразили, что прилетаем в разгар христианских праздников.
Назойливо-вездесущие рождественские украшения, колокольный звон, от которого закладывало уши, лихорадочные толпы в магазинах и на улицах — все это резко контрастировало с задумчивой тишиной Иерусалима. Как обычно, многие наши соседи-евреи уже приступили к украшению ежегодных «ханукальных елок»; но на сей раз этот американский еврейский обычай вызвал у нас настоящее отвращение.
Не прошло и нескольких недель, как мы опубликовали объявление о продаже дома. Хотя другой работы у меня пока не было, мы единодушно решили, что больше оставаться в этой общине не можем. Для начала мы решили переехать в Балтимор — там была большая и быстро развивающаяся группа настоящих верующих евреев. Я собирался остаться на прежней работе, пока не найду другую, поближе к дому.
Это, разумеется, означало, что мне придется почти всю неделю проводить в университете, возвращаясь домой только на субботу, но нам казалось, что обретение настоящей еврейской среды важнее, чем это маленькое неудобство. Короткое пребывание в Израиле, в ешиве, среди евреев, верящих в то же, что и мы, пробудило в нас жгучее желание жить только такой жизнью.
МНОГО ТЫСЯЧ ЛЕТ НАЗАД суббота, предшествовавшая самому первому празднику Песах, проведенного евреями еще в Египте, выпала на десятое число месяца нисана. Она была названа Шабат а-Гадоль, «Великая суббота», ибо в этот день сыны Израиля выполнили свою первую мицву — принесли в жертву ягненка. С этим днем связаны многие величественные и чудесные события еврейской истории.
Одним из них стало рождение нашего третьего сына, пришедшееся на «Великую субботу» 5742 (1982 по европейскому летосчислению) года.
Поскольку он родился за пять дней до Песах, мы немедленно столкнулись с очень серьезной проблемой: восьмой день его жизни, в который ему должно было быть сделано обрезание, приходился на следующую субботу, семнадцатое нисана.
Поскольку в нашем городе моэля не было, его следовало пригласить издалека, причем этот героический человек должен был приехать к нам еще в среду, канун праздника, зрев йом тов, и остаться у нас на три следующих дня — два дня праздника (йом тов) и субботу. Трудно было представить, что найдется религиозный еврей, который согласится провести три первых дня праздника Песах, в том числе и оба седера, вдали от своей семьи!
Во вторник вечером, привезя Барбару из больницы домой, я тотчас позвонил рабби Нафтали Мандельбауму, который преподавал в Талмуд Тора «Шаарей а-Плейта» в Балтиморе, чтобы посоветоваться с ним о создавшемся положении. Хотя наше знакомство с Мандельбаумами было не очень давним (мы впервые побывали у них на Хануке после возвращения из Израиля), я почему-то был уверен, что он сумеет мне помочь.
Я объяснил, в чем дело, и, к моему изумлению, рабби Мандельбаум тотчас, без малейшего раздумья, пригласил нас попросту приехать на весь праздник Песах к нему в Балтимор.
«Вам совершенно не о чем беспокоиться, — заверил он меня, — седеры мы проведем у нас дома, а о брите в следующую субботу я позабочусь заранее.»
В среду мы все втиснулись в нашу маленькую машину — Двора рядом со мной, Барбара с остальными детьми и новорожденным на заднем сиденье — и отправились в Балтимор. К Мандельбаумам мы прибыли в третьем часу пополудни. Госпожа Мандельбаум, кстати, ожидавшая в это время своего седьмого ребенка, приняла нас как своих, так что мы сразу же почувствовали себя, как дома, — как будто это в порядке вещей, когда на голову, да еще в самый канун Песах, сваливаются двое взрослых с тремя маленькими детьми и новорожденным младенцем на руках, предупредив о приезде всего за день!
В пятницу вечером мы справили двойной шалом захар. «Виновниками» торжества были наш сын и новорожденный мальчик из семьи Перкальс, соседей Мандельбаумов.
На следующий день на, опять-таки, двойной брит, к нам в гости пришел, казалось, весь город. Сандаком был рабби Хей-неман, глава ешивы «Агудат Исраэль», а моэлем — рабби Моше Раппопорт.
В субботу семнадцатого нисана 5742 года наш третий сын, Шмуэль Нафтали Шварцбаум, вошел в завет нашего праотца Авраама.
Утром в воскресенье, несчетное количество раз поблагодарив супругов Мандельбаум за все, что они для нас сделали, мы уехали домой.
Гостеприимство, оказанное нам балтиморской общиной, произвело на нас глубочайшее впечатление. Оно послужило еще одним веским аргументом в пользу уже принятого нами решения — переехать в Балтимор как можно скорее. Это было самое подходящее место для воспитания наших детей. Здесь они могли найти подходящую школу и множество друзей.
Впрочем, наш Шмуэль Нафтали уже обрел в Балтиморе одного верного друга в лице мальчика из семьи Перкальс.
Дома, просматривая накопившуюся за время нашего отсутствия почту, я обнаружил среди множества счетов, рекламных проспектов и личных писем конверт, на котором стоял обратный адрес Американской Сионистской Федерации. Я бросил его на стол, мысленно решив открыть при первой возможности, и поспешил на помощь Барбаре, которая возилась с детьми, раскапризничавшимися после долгой дороги.
Первую свободную минутку я улучил только поздно ночью, уже в двенадцатом часу. Я вскрыл письмо и, не веря собственным глазам, прочитал: