ПОБЕГИ УХОДЯТ В СТОРОНЫ
Между правлением кооператива и домом Нгуен Ню Ханя, прямо у канавы, отделявшей тхон от дороги и скрытой в зелено-фиолетовой мозаике цветущего водяного батата, я обратил внимание на почерневшую от копоти хижину. Точнее сказать, это была не хижина, а черепичный навес.
Под навесом был только один человек рядом с огнедышащей печью: девушка-подросток лет 14–15. Она сидела на велосипеде и размеренно крутила педали. Только они приводили в движение не колеса, несущие седока по дороге, а мехи, подобные кузнечным. В печи полыхало прозрачно-голубое пламя. Поодаль — груда битого стекла и ящик с новенькими стеклянными банками и бутылками.
Производство стеклянной посуды — одно из ремесел, практикуемых в Нгуенса. Дети помоложе этой девочки ходят по дворам, собирая стеклянный бой, постарше — вот таким способом раздувают пламя в печи, а взрослые уже разливают стекло в формы. Эта мастерская обеспечивает только собственные нужды деревни в простейшей посуде. По всему своему существу она играет подсобную роль: и производство подсобное, и рабочая сила используется подсобная — специального штата работников нет.
В этом смысле стекольная мастерская напоминает ремесленные промыслы в старой общине, где земледелие и ремесло еще не успели разделиться. На такой работе заняты люди, у которых есть резерв свободного времени в промежутках между основными занятиями, и, в меру сил, дети и подростки.
У меня не возникло желания запечатлеть на фотопленке до крайности хрупкую девочку, вертевшую педали на фоне раскаленной печи. Уж очень такой снимок напоминал бы сюжеты об эксплуатации детского труда в капиталистической мануфактуре. Но это сравнение я сразу же отверг. Никогда вьетнамец не сделает ничего плохого ребенку. То ли налет конфуцианства дает о себе знать, то ли еще более древняя своя национальная традиция, но дети во Вьетнаме — это святое. Если когда-нибудь и была эксплуатация детского труда или плохое обращение с детьми, то это обязательно связано с колонизаторами, с привнесенными ими во Вьетнам уродливыми ростками капитализма.
Обычаи общины налагали определенные обязательства на взрослых в их отношениях с детьми. Но они заставляли и детей исполнять свой долг перед родителями, перед взрослыми, в том числе долг трудом. Дети постарше, будь то мальчик или девочка, берут на себя заботу о самых маленьких, как только те оторвутся от материнской груди. В многодетных семьях, а таких большинство, у родителей не возникает проблемы, с кем оставить ребенка.
Фотоснимок мальчика на буйволе стал уже классическим трофеем туристов и фоторепортеров, побывавших во Вьетнаме. Такой же точно сюжет мы видим на лубках, восходящих к древнему народному искусству. Выпас буйволов был и остается во вьетнамской деревне исключительно детским делом.
Поэтому не стоит удивляться девочке у мехов-велосипеда. Примечательно другое. Этот труд по существу своему не похож на другие виды деревенского труда.
Оказалось, что производство непрерывное в течение всего дня. Ни на минуту не должна угаснуть печь со стеклянной массой. Девочка крутит педали два раза в день по полчаса, как и другие ее сверстники, по очереди сменяющие друг друга на посту. Строгий график, как на промышленном предприятии, четкое знание своего времени, дисциплинирующая ответственность перед своими друзьями, перед родителями.
Маленькая стекольная мастерская, печь для обжига кирпича и черепицы, плотницкое хозяйство — все это «для себя», для собственных нужд деревенского быта. Но в Нгуенса есть большое производство, полностью рассчитанное на внешнего потребителя.
Уже сама по себе заросшая травой прямоугольная лужайка метров сорок на шестьдесят — явление необычное для северовьетнамской равнины, где не дают пустовать ни пяди земли. Но еще более необычны яркие пятна разбросанных по ней ковров и циновок. Поражает обилие цветов, орнаментов. У крестьян в домах можно в лучшем случае увидеть циновки, но не ковры. Они считаются лишней роскошью.
Собственно, крестьянами работников, вернее работниц, этого предприятия уже назвать трудно. Правда, многие из них — члены семей земледельцев и в страду выходят со своими родственниками на поле. Но основная работа здесь, в мастерской.
До сих пор речь шла о сельскохозяйственном кооперативе Нгуенса. Но есть в общине и совершенно самостоятельный ковроткаческий кооператив. Как заметил партийный секретарь Нгуен Ван Тиен, община Нгуенса «идет на двух ногах».
Выражение «идти на двух ногах» очень популярно во Вьетнаме и имеет множество применений. «На двух ногах» идет девушка в приемной отеля, которая кроме этой работы берет от кооператива заказы на вязание или вышивку. «На двух ногах» идет завод, который выпускает станки и выращивает рыбу, свиней, овощи в подсобном хозяйстве. Так же говорит о себе механик автоколонны, который дома еще содержит маленькое частное кафе или харчевню.
Короче, «идти на двух ногах» — значит использовать большой или малый резерв рабочего времени и силы. В сельском хозяйстве такой резерв всегда большой, по крайней мере на густонаселенной равнине Северного Вьетнама. Относительное аграрное перенаселение — тормоз прогресса. Допустим, при существующем уровне развития производительных сил нужно, чтобы три человека работали на одном гектаре рисового поля, и тогда он даст свои восемь тонн зерна в год. И если на этом же гектаре толкутся восемь человек, только потому, что им больше негде работать, он все равно уродит те же восемь тонн.
Вспомним, что в свое время в Европе по мере роста производительности труда в деревне «лишние» люди уходили в города к пылающим доменным печам и к ткацким станкам. Во Вьетнаме не только слабое развитие промышленности, но традиционная привязанность крестьян к земле, к своей общине сдерживали уход людей из деревни. Окруженная бамбуковой стеной деревня со своими законами и устоями была как бы маленьким государством, покинуть ее навсегда было равносильно эмиграции.
После создания в 1960 году сельскохозяйственного кооператива земля в Нгуенса стала общей, и скрытая безработица грозила превратиться в систему. Поэтому одновременно был создан ремесленный кооператив.
Но как его организовать, если никто ничего не умеет делать, кроме как растить рис и ухаживать за поросятами. Выбор пал сначала на плетение циновок, а потом начали ткать и ковры из джута. Такие ремесла требовали минимум капиталовложений. Болотной сытью, из которой плетутся циновки, покрыта вся засоленная прибрежная полоса провинции Тхайбинь — три тысячи гектаров. Джутовые посадки занимают 4500 гектаров и дают ежегодно 11 тысяч тонн пряжи. В соседних общинах были знатоки этих ремесел. Их пригласили для обучения молодежи Нгуенса. Так община приобрела новую профессию.
Поначалу производство было действительно подсобным, второстепенным. Сейчас в нем занято 400 человек, и доход кооператива — 1,2 миллиона донгов в год. А сельскохозяйственный кооператив, в котором работают более тысячи крестьян, дает 1,8–2 миллиона донгов прибыли.
Основной цех предприятия — длинное здание, скорее навес метров шестьдесят на тридцать, заставлен ручными станками из дерева и бамбука. Цвета будущих ковров уже видны в ярких ворохах пряжи, но затейливый орнамент сплетается только на станке. У каждого станка ловко орудуют по две девушки: одна приводит в движение станок с натянутой на раме невзрачной основой из серых джутовых нитей, и потом обе вкладывают в них цвет. Постепенно, сантиметр за сантиметром, готовый ковер сползает к их ногам. Устройство для плетения циновок попроще, и дело там движется гораздо быстрее.
Работают в цеху исключительно женщины, в основном совсем молодые, вчерашние школьницы. Станков хватает человек на триста. Такие звенья, как подготовка материала, выполняются другими работницами на дому. Большая часть работниц — из тех крестьянских семей, которым трудно кормить себя трудом на рисовом поле: из семей инвалидов войны и павших воинов, военнослужащих. Впрочем, и без этого в деревне всегда есть семьи, где недостаточно сильных мужских рабочих рук.
Выйдя из цеха, я увидел девушек, которые упаковывали готовые ковры в джутовые мешки. На мешках большими черными буквами — адрес заказчика: Москва. Гак что ковроткаческий кооператив Нгуенса — уже далеко не вспомогательное производство земледельческой общины. Он даже не тот прежний «фыонг» мастеров шелкового дела, который в свое время принес известность Нгуенса далеко за пределами провинции Тхайбинь, а скорее настоящая фабрика.