Теперь наступал период, когда закрепленные за ними поля вновь превращались как бы в «собственность» каждой семьи. Пришла пора высадки рассады.
В это время белоснежные облака начинают расползаться клубами вверх, поднимаясь от горизонта десятками Эверестов. По вечерам в них прыгают длинные змейки молний, воздух густеет до предела, обволакивая людей липкой влагой и, наконец, все вокруг скрывается за пеленой тропического ливня.
Начало сезона дождей — сигнал к высадке рассады. Но если он задерживается или наступает «вяло», как, например, в 1983 году, то нет большего горя для крестьян. Спасти может только хорошая ирригационная система с механическими водокачками, как в Нгуенса.
«… Взрослые мужчины во главе с самым почтенным старцем вышли почти на сухое поле. Они были одеты, как будто шли в пагоду на праздник рождения Будды: в бордовых аозаях и в таких же повязках-тюрбанах вокруг головы. В руках у них были бамбуковые палки, а на глазах слезы. Они царапали сухое потрескавшееся поле палками, будто гребли по реке на большой пироге, а старец шамкал что-то в сторону неба, прося у него дождя».
Эта картина так глубоко отпечаталась в детском воображении председателя Хоанг Зи Хая, что отчетливо предстает перед ним и сейчас, более тридцати лет спустя. В то лето 1945 года небо не дало вовремя дождя. Рисовая рассада в тесных грядках переросла и стала увядать. Кое-кто в отчаянии пытался ковырять плугом сухую землю и запихивать в нее пучки рассады, надеясь, что вот-вот хлынет спасительный ливень. Но зеленые пучки желтели, так и не дождавшись воды. Тогда и вымерла треть деревни…
Итак, началась высадка рассады на поля. Женщины, подростки, старики — все, кто есть в семье, выстраиваются шеренгой в воде и начинают двигаться к противоположному концу чека. Мужчины в это время обеспечивают их рассадой. Один из них стоит у семенной грядки и с силой выдергивает из нее стеблей по тридцать разом, резким движением ударяет пучком по бедру, освобождая корни от налипшей грязи, связывает пучок соломой и кладет в круглую бамбуковую корзину. Корзина наполняется, за ней вторая, и кто-то из семьи относит их на бамбуковом коромысле «гань» к своему полю.
Даже у подростков движения быстрые и уверенные, словно они родились с навыком сажать рис. Отступая примерно на две ладони от уже посаженных, они ловко втыкают в жидкую землю пучки по четыре стебля. Работа начинается примерно с шести утра, когда становится светло. В одиннадцать, с наступлением самой жары, делают перерыв на обед и отдых. И потом примерно с трех работают до шести вечера. Этот сложившийся веками распорядок дня превратился в устойчивый биоритм. Я помню, как в 1974 году ханойским рабочим и служащим трудно было привыкать к новому режиму: с восьми утра до пяти вечера с часовым перерывом на обед. По-моему, и до сих пор не все привыкли.
Целыми днями до конца посадки приходится согнувшись стоять почти по колено в воде. Летом она теплая, а вот весенний рис сажают, когда в ней всего градусов десять-пятнадцать. Для высадки весеннего риса собираются женщины помоложе и девушки-подростки. Вьетнамки отличаются в молодости хрупкостью сложения. Поэтому так смешно толстят ноги облегающие чулки-сапоги из порыжевшей от ила грубой парусины.
Сорт «нонг нгиеп-27» созревает примерно через 130 дней после высадки. Жатва наступает в середине ноября. Все это время семья ухаживает за своим участком. Уход заключается в прополке, защите от птиц и сельскохозяйственных вредителей. Специализированные бригады кооператива занимаются приготовлением удобрений из болотной ряски, ила и навоза, по очереди обходят поля общинников с похожими на акваланги распылителями инсектицидов. Группа ирригаторов постоянно следит за уровнем воды в чеках.
И вот наконец наступает жатва. На лицах людей улыбки. Даже не совсем удачный урожай — все равно радость. Наточены едва изогнутые серпы, смазаны втулки у колес телег. Вся другая жизнь в деревне замирает: затухают сельские печи для обжига кирпича и черепицы, пустеют кустарные мастерские, отменяются занятия в старших классах школы, глохнут моторы водокачек.
В эту пору кооператив как бы на время перестает существовать. Все, включая рабочих специализированных бригад и мастеровых, работают на своем поле, а если его нет, то на поле ближайших родственников или помогают слабым дворам. Спелое зерно держится в колосе всего пять-шесть дней, и никто не хочет потерять в последний момент выращенный с таким трудом рис.
Все это повторяется дважды в год: почти на всей площади Нгуенса собирают по два урожая риса. Сроки работ для каждого сорта разные. Примерно на четвертой части полей получается большой перерыв между уборкой осеннего риса и высадкой весеннего. С них успевают собрать еще и зимний урожай: батат, картофель, бобовые, овощи и всевозможные травы. Как и многие другие южные народы, вьетнамцы не обходятся в пище без приправ. Они и придают белому рису аромат и вкусовые качества. Овощной сезон на Севере Вьетнама — зима и весна. Потом овощей становится все меньше и меньше, царь полей рис завоевывает всю землю.
И так из года в год. Община-кооператив кормит себя, выполняет долг перед государством. С одной стороны, это довольно крупное коллективное хозяйство. Все в нем подчинено общим интересам. Но, с другой стороны, из тысячи с лишним пар рабочих рук только 290 состоят в специализированных бригадах и получают доход из общего фонда кооператива. Другие похожи на арендаторов, получивших на три года свой собственный клочок земли. Собственный не только по содержанию, потому что они арендуют его у кооператива, то есть у самих себя, но и по форме, потому что собирают колосья от тех самых стеблей риса, которые сто тридцать дней назад посадили своими же руками.
Пять человек, избранных в правление кооператива, не столько управляют, сколько направляют. Они делят землю между дворами, устанавливают долю, которую нужно сдать в общий котел, перераспределяют доход в пользу слабых, представляют весь коллектив крестьян в отношениях с государством.
Нужно ли выискивать во всем этом отголоски традиции? Каждая традиция приспосабливается ко времени. Старая община тоже не была неизменной во все века ее существования. Так же, как в древности, ни у кого не возникало мысли строить дамбу реки в одиночку, сейчас никто не откажется от электрической водокачки в пользу черпака. Но идея получить на три года свой постоянный участок поля сразу вызвала самый горячий энтузиазм крестьян. Всего за два года средняя урожайность в провинции выросла на 10 процентов, сократились потери, ускорились сроки работ. Многие относят это к психологии крестьянина как мелкого собственника. Но и тут не все так просто. Коллективизм не размылся, а, наоборот, стал еще ощутимее, проявляясь поэтапно: семья, звено-сом, бригада-тхон, кооператив-община.
И тут интересный парадокс, о котором поведал мне плен народного комитета провинции Тхайбинь, ответственный за сельское хозяйство, Нгуен Ван Хыонг. От системы «кхоанов» отказываются… самые передовые хозяйства провинции, самые богатые кооперативы, например известный на всю страну Вутханг.
Закреплять участки за отдельными дворами — вовсе не простое дело. Трудно удовлетворить стремление крестьян к полной справедливости. Если уж делить, то всем одинаково и хорошей и плохой земли, и двухурожайной и трехурожайной. Следствие — дробление поля на мелкие участки, разбросанность земель одной бригады по всей общине. Когда большая часть работ выполняется вручную, это не так уж важно. Но как быть знаменитому кооперативу Вутханг с его большими специализированными угодьями, механизацией, развитым разделением труда в масштабе всего кооператива? Он перерос средний уровень сегодняшней деревни и требует иной организации. Дух коллективизма действует здесь уже в рамках всей общины, без промежуточных ступенек,
ДВОР С АРЕКОВЫМИ ПАЛЬМАМИ
«Мой дом — моя крепость» — это изречение никак не подходит к дому крестьянина Нгуен Ню Ханя. Не потому, что дом неказистый. Как раз дом-то хороший, да еще и не один. Если в нашем привычном понимании «двор» обязательно предполагает забор, то границы дворов в тхоне обозначены символическими и иногда только самим сельчанам понятными признаками.