Старушка говорила небольшой группке обступивших ее японских туристов:
— Такую коробочку я сплетаю за два дня, а продается она за две тысячи иен. Получается по тысяче иен на день. Это очень, очень мало! — она горестно качала головою.
От ворот тянулся ряд круглых, островерхих хижин, сплетенных из свежей соломы. Самая большая возвышалась в середине. В ней было сумрачно, а на земляном полу, подстелив тонкие циновки, сидели женщина и старик с огромной, иссиня–черной бородой.
В хижину то и дело входили новые посетители. Их нельзя было назвать бесцеремонными: жесты их и голоса были тихи и учтивы, — но и они вряд ли были приятны хозяевам. Лица айнов были усталы и безучастны.
Губы женщины были украшены татуировкой, и во мраке казалось, что на лице у нее выросли огромные, раскидистые усы. Должно быть, так возникло в средние века нелепое, существующее до сих пор представление о том, будто у айнских женщин, единственных в мире, вырастает борода. Даже в энциклопедиях можно иногда прочитать об этом…
Опустив голову, женщина ткала на грубом ручном станке, а старик вырезал деревянные фигурки порядком приевшихся уже медведей. Кончив ткать, айнка вынула из станка готовый узорчатый пояс для халата.
— Продай его мне! Я буду носить этот пояс на кимоно! — воскликнула стоявшая рядом японка средних лет, наблюдавшая за работой.
— Восемь тысяч пятьсот иен! — хмуро отрезала айнка.
— А ровно за восемь не уступишь ли?
— Нет!..
Японка обиженно замолчала.
— А я вот купила свисток в соседней лавке! — продолжала она. — Объясни, как свистеть! — И она вынула из сумочки деревянный свисток, в который дуют, дергая за тугой шнурок.
— А я не знаю! — бросила айнка.
— Дедушка! — обратилась японка к безмолвно сидящему старику. — Научи, как свистеть!
— Вот пусть вам объяснят это те, кто продал свисток! — ответил старик, не поворачивая головы.
Айны явно не хотели отнимать друг у друга скудный хлеб…
— Ну что, хозяйка, будет покупать пояс? — нахмурилась айнка и сделала движение рукой, словно собираясь убрать его.
— Да я и не знаю! — с досадой отвечала японка.
Мне так хотелось, чтобы пояс был куплен, а старик и женщина заработали бы восемь тысяч, и я посоветовал японке не упускать редкую возможность приобрести айнский пояс ручной работы.
— Ну что ж, — вздохнула она, поколебавшись, — вот восемь с половиной тысяч! — и достала кошелек из–за пояса кимоно.
Айнка стала сворачивать пояс.
— Большое спасибо! — сквозь зубы сказала она.
На улице толпа айнских женщин, громко вскрикивая и притоптывая, танцевала магический танец, и по равнодушным лицам танцорок видно было, что он давно перестал быть для них священным.
На стене большой хижины висело два увеличенных фотографических портрета. На одном была изображена старушка- сказительница, запомнившая все айнские легенды и пересказавшая их для записи. На другом — молодой ученый–айн, который не только записал, обработал, но и перевел на японский язык и издал древний эпос своих предков. Оба снимка сделаны в тридцатые годы. Старушка была одета в грубо сшитый айнский халат, и широкая татуировка скрывала ее губы. А молодой айн был коротко острижен, одет в кимоно, а на его европейском лице притаилась застенчивая улыбка японского интеллигента… Приобщившись к культуре, он стал японцем! Да и другие айны, бесцельно расхаживавшие между хижин, казалось, лишь играли самих себя. Должно быть, такова судьба всех отсталых народов, если вовремя не помочь им сохранить легко ранимую культуру.
Из–за ограды раздался басовитый медвежий рык. Раньше айны считали себя медведями, и медведь был их тотемическим богом. Около деревень в бревенчатых клетках всегда жили медвежата; раз в году, в день ритуального праздника, их убивали из луков, съедали всем племенем, а черепа украшали бусами и поклонялись им.
Вот и сейчас в резервации живет несколько медведей, запертых в железные клетки, но ныне никто не собирается есть их, а айны уже и не верят в то, что они медведи.
К одной из клеток подошла маленькая айнская старушка в расписном халате, налила в таз пойла и просунула его в медвежью клетку. Зверь стал жадно есть, а старушка стояла рядом и что–то приговаривала, ласково кивая седой головой. На каком, интересно, языке говорила она с медведем, своим поверженным богом?..
Я подошел и прислушался.
— Кушай, кушай, милый, потом еще принесу! — шептала старушка на ломаном японском языке. Наверное, только по–японски теперь могли разговаривать ее татуированные уста. Да и остальные айны в резервации говорили друг с другом только по–японски!