— Здесь. Уже четыре месяца как переехал со станции Козульки́.
— Поэтому раньше я не встречала тебя на нашей станции…
Шарка хотела что-то добавить, но сильный кашель оборвал ее слова. Ей стало плохо. Боря проворно вскочил, достал из-под нар консервную банку.
Я простился с матерью Бори и вышел на крыльцо. Мальчик пошел меня провожать. Я предложил ему:
— Давай пойдем к нам.
— Зачем я пойду к вам? — возразил Боря.
— Я познакомился с твоей мамой, а теперь ты должен узнать мою.
Мальчик долго стоял в раздумье. В голове моей мелькнула мысль: «Надо мальчика привести домой и попросить маму выстирать и залатать ему одежонку».
— Ну ладно, пойдем теперь к тебе, — наконец согласился Боря.
Не успели мы спуститься с крыльца, как навстречу нам показалась тетя Феня. Боря юркнул за мою спину. Она спросила:
— Здесь живет калмычонок?
— Какой?
— Этот самый…
— Боря, что ли?
— Да…
— Вот он. — Я отошел в сторонку.
Тетя Феня заботливо, совсем по-матерински, привлекла к себе мальчика, сказала:
— Я пришла за тобой.
И Боря, диковатый мой брат, неожиданно обмяк, доверчиво прижался к пожилой женщине, глазами приглашая меня последовать за ней.
Я вспомнил о каких-то незаконченных делах на станции. Но пошел за ними. Мне думалось, что со мной мальчик не будет чувствовать себя таким одиноким, что я нужен ему.
Тетя Феня налила теплой воды в таз и почти насильно посадила мальчика в него. Когда она бросила его грязную одежду в лоханку, в мыльную пену, Боря испуганно спросил:
— А как же я пойду голым домой?
— Когда подсохнет, тогда и пойдешь.
Боря свистнул.
— Не свисти в комнате — грех, — заметила тетя Феня.
Потом она завернула мальчика в старую солдатскую шинель, оставшуюся после гибели сына, и посадила на кровать. Боря, уплетая картошку, от удовольствия зажмурив глаза, убежденно заявил:
— Горячая картав с холодным молоком — ох какая вкусная штука!
Тетя Феня сказала:
— Бадма, налей ему стакан молока.
Я подошел к мальчику и спросил:
— Почему ты тогда скрыл от меня свое имя?
— Нельзя верить каждому человеку.
— Почему?
— На свете больше злых людей, чем добрых.
— Брось ты. Кто внушил тебе это?
Мальчик на секунду задумался: ответить или нет?
— Дед Далчи говорит: «Нельзя верить людям. У змеи полоска наружи, у человека — внутри».
Тетя Феня, внимательно слушая наш разговор, усмехнулась.
Я крепко сжал худые, тоненькие ручонки мальчика и сказал:
— Боря, ты неправильно рассуждаешь. Надо верить человеку. Доверие рождает доверие.
— Я тебе верю. А вот деду Далчи больше не верю, — горько объяснил мальчик.
— Почему же ты не веришь деду Далчи?
— Он обманул нас.
— Как?
— Дед Далчи обещался зимой, когда кончится срок пасти коров, дать мешок картав. Теперь уже весна. А дед Далчи, хотя я просил у него, не дает картав.
— Ты духом не падай. Он обязательно даст картошку, — заверил я мальчика.
9
Однажды Боря заявил мне:
— Мне надо зарабатывать хлеб.
— Как будешь зарабатывать хлеб? — удивленно спросил я.
— Сам не знаю. Моя мама уже поправляется. Если бы был хлеб, она встала бы…
От этих слов мне стало грустно. Какой совет могу ему дать?
Боря печально произнес:
— Мама сегодня пила чай голый.
«Как же помочь мальчику, где достать для него продукты?» — подумал я.
Как раз в это время ко мне зашел столяр нашей станции, старик Кулаков. Мальчик весь сжался.
Кулаков сказал мне:
— Хлопец, говорят, что ты малюешь мой портрет. Пришел поглядеть.
Я покраснел. На Таню и Аню карикатуры подействовали. Теперь они содержат стрелки в чистоте. Михаил Александрович вызвал меня к себе и дал новое задание. Он сказал: «Столяр Кулаков в рабочее время делает на сторону столы, стулья, шкафы. Надо его изобразить».
Чтобы нарисовать Кулакова, я несколько раз ходил к нему на работу, смотрел на него, сделал некоторые наброски.
Столяр, увидев мою работу, неожиданно громко рассмеялся:
— Не худо. Только нос шибко велик. К тому же надо было меня рисовать не нюхающим деньги, а щупающим их…
Я изобразил старика сидящим на множестве стульев, столов и шкафов и принюхивающимся, чтобы определить, откуда пахнет деньгами.