Кулаков почесал затылок и сказал:
— По правде говоря, намалевано не так уж плохо. Хоть и не все, как полагается в натуре. Но я, браток, на тебя не обижаюсь. Меня доселе ни один человек не рисовал. Большое тебе спасибо. Кроме того, люди, посмотрев мой портрет, еще больше заказов будут давать. Все это к лучшему.
Старик, еще раз тщательно оглядев карикатуру, сделал новое замечание:
— Только вот у этих столов ножки получились кривые. Я делаю прямые, правильные. Поправь, ради бога, эти ножки. А то люди подумают, что я в самом деле делаю кривые столы. Обязательно исправь. Хлопец, у тебя есть уменье. Всякое дело любит душу. И работать надо с душой, любовь вкладывать. Тогда изделие твое получится мастерское, красивое. А за картинку тебе премного благодарен.
Кулаков распахнул подол полушубка, достал из кармана ватных брюк завернутый в газету сверток и положил на стол.
— Бери, парень, это мой подарок тебе.
Не успел я опомниться, как старик исчез.
Боря сначала посмотрел на «подарок», который лежал на столе, затем на меня. Я взял сверток. Там было два ломтя ржаного хлеба и кусочек свиного сала.
Все это я снова завернул в газету и протянул мальчику.
10
Боря, как и раньше, приходил на станцию, встречал эшелоны, ждал отца. Он ждал его с каким-то тоскливым упорством.
Бывало, уйдет поезд, а он долго-долго смотрит вслед и не отводит свой печальный взгляд до тех пор, пока совсем не рассеется паровозный дым.
В такие минуты я тайно думаю: «Хоть бы наконец приехал отец его».
Однажды он спросил:
— Бадма, как ты думаешь, отец мой вернется живым?
— Как же не вернется, обязательно приедет! — убежденно заявил я.
Лицо мальчика от моих слов просветлело.
— Бадма, ты знаешь своего отца? — спросил вдруг мальчик.
— А как же, знаю, — решительно ответил я и улыбнулся, чтобы подтвердить свою уверенность.
— Ты не смейся. А вот я отца не знаю. Наш папа ушел в армию еще до войны.
— Карточка его есть?
— Есть. Он похож на меня.
— Нет, ты, наверно, похож на него.
Я всегда следил за тем, чтобы Боря правильно выражал свои мысли. Когда что-нибудь говорил неправильно, я тут же его исправлял. Мальчик иногда обижался, но в большинстве случаев соглашался со мной.
11
— Я хочу петь, — заявил на другой день Боря.
— Где будешь петь?
— На станции, когда придет военный эшелон.
— Почему будешь петь? — не понял я мальчика.
— Хочу хлеба заработать.
Я глубоко вздохнул. Боря объяснил:
— Надо маму на ноги поставить. А то опять может слечь.
«Видно, другого выхода у него нет», — угрюмо подумал я.
— Умеешь петь?
— Да, умею.
— А ну-ка, спой!
— Ишь ты!.. Хочешь насмехаться…
— Когда же я над тобой смеялся?
— Ты все время следишь за моими словами…
Я продолжал писать лозунг на красном материале. Боря не сводил глаз с моей работы. Его губы еле заметно шевелились. Мне показалось, что он про себя вспоминает слова песни, которую должен петь. Мальчик подошел ко мне сзади и смирившимся голосом произнес:
— Ну ладно, слушай.
Я продолжал писать свой лозунг, старательно выводя каждую букву.
Мальчик пристал:
— Говорю, слушай!
Я повернулся к нему.
Боря сложил ручонки на груди, чуть подался вперед и начал петь:
Мальчик закончил куплет (где только он выкопал такие складные слова!) и спросил:
— Ну как?
— Недурно. Только, когда поешь частушки, надо приплясывать и разводить руками.
— А если не умею плясать?
— Надо научиться.
— Тогда сыграй губами мотив, а я попробую сплясать, — предложил Боря.
— Я не знаю ни одного мотива.
— Ох, балда, где же ты вырос! — язвительно заметил Боря и, раскинув руки в обе стороны, как делают орлята перед полетом, сам начал подпевать и неумело пустился в пляс.
— Давай! Давай! — стал я подбадривать мальчика. — Надо ногами играть, на носках кружиться…
Вошел Ермотик. Мальчик, плясавший спиной к двери, не видел секретаря парткома. Я хотел остановить Борю, но Ермотик, приложив палец к губам, дал мне понять, чтобы я не делал этого.
— Ну как? — спросил Боря, перестав плясать.