— Крабле, бамбле, бум! — исправляется Принц. Напрасно. Ничего не происходит.
— Бум! Бух! Бим! Бам!
Ага, получилось! Полетел принц… кубарем вниз, вверх тормашками… Бух! Бах! Тар-ра-рах!!!
Тишина.
— Ну, — говорит басом Зеленая, — доигрался наш принцуша. Эй, Принц, ты где?
— Где ты, Принц? — кричат дети.
Тишина. Еле слышно снизу, как журчание крохотного ручейка меж камней, доносится: «Я тут…»
Зеленая с детьми садится в запасную ступу, взмахивает помелом, и все мчатся вытаскивать Принца из оврага. Вид у него еще тот. Синяк под глазом, коленки содраны в кровь, штанишки и футболка — сплошные лохмотья.
— Тоже мне, Гарри Поттер нашелся, — говорит, щеголяя знанием современных волшебных сказок, Зеленая. — Полетать, что ли, захотелось?
— Очень… — отвечает пришедший в себя после полета вверх тормашками Принц. — Зелененькая, а ты долго этому училась?
— А ты как думал? Тыщу лет…
— Но тебе же пятьсот?
— Ну и что?
— Получается, ты училась больше, чем живешь?
— А потому я и умная такая, — нашлась Зеленая. — И веселая, и богатая.
— Ой, а ты богатая?
— Ужасно.
— А что у тебя есть?
— А все, что ни пожелаешь. Я хозяйка нашего Болота, а оно знаешь какое?
— Какое?
— А вот такое, — сказала Зеленая, широко раскинув руки, как в русской народной пляске. Пробормотала что-то, и руки стали расти, расти и потянулись к дальнему лесу, накрытому туманом. — Вот какое наше родное болото. И еще больше… Лучше нашего болота нету. Тут все, что душе угодно, — и ягоды, и грибы, и птицы, и звери, и Леший, и Водяной с русалками… Знаешь Водяного?
— Не.
— Ну, смотри. Водяной!
— Буль-буль…
Из воды высовывается бородатая морда.
— Ой! — говорит Принц.
Морда исчезает.
— А русалочки где? Русалочки!
Из-под воды слышатся голоса, всплывают золотистые волосы, красивые девушки поют и кружатся в хороводе. Потом все исчезает.
— А водяной ушел?
— Да ты же с ним разговаривать не стал… Вот и ушел. Обидчивый очень.
— Водяной!
— Буль-буль-буль.
— Водяной!
— Буль-буль-буль-буль…
— А ты позови его как-нибудь по-хорошему, стихами.
— Водяной, водяной… приходи ко мне, родной!
Из воды высовывается улыбающаяся бородатая морда.
— Ну, — сказала Зеленая, — понял, как надо с ним обращаться? У нас тут народ обидчивый. Но трудолюбивый. Леший!
— Чего изволите?
— Да ничего, ступай, это я так, проверяла… Короче, у нас все есть.
— А солнце?
— Да все у нас есть, что надо! Болото — это наше, родное. Где-то, говорят, горы, море — не знаю, может, это все сказка, выдумка. А мы всегда жили в болоте и будем жить. Болото — наш мир. Даже песня такая есть: «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…»
— А знаешь, — говорит своим обычным голосом папа, — болото — это кладовая солнца. Его тут много, только оно спрятано в торфе.
— Во! — отзывается Зеленая, — правильно папа говорит, слушай его!
— Это не папа, — говорит папа, — а писатель Михаил Пришвин так говорит. У него есть книжка замечательная про болото. Кстати, он считал себя детским писателем. Почти сказочником.
— Наш человек, значит, — делает вывод Зеленая. И зевает во весь рот. — Ох, спать охота… Пойду к себе на полати, лягу…
Туве Янссон рассказывала, как ей пришла в голову книжка про муми-троллей. Она рисовала комиксы и подписывала, тем и жила, это был ее хлеб. Однажды ей сказали: «Попробуй написать текст без картинок». И когда она легла спать, ей приснились новые герои — смешные человечки, «мумики» — и она написала про них.
— Может, и у Астрид Линдгрен есть что-то подобное про Карлсона? — сказала мне бабушка Л., подталкивая меня написать детскую книжку. — Можно посмотреть разные биографии, — предложила она. — Почему Маршак, Чуковский стали писать для детей? Что с ними произошло, когда — бамс! — они вдруг начали писать эти детские произведения? Отчего вдруг взрослые могут так «впасть в детство»?
Я слышал про летчика Сент-Экзюпери: он писал взрослые книжки, а потом — бамс! — потерпел аварию в пустыне Сахара, и в результате появился «Маленький принц».
А правда, как это происходит, почему?
И не только у детских писателей.
Сто лет назад педагог Станислав Шацкий вспоминал, что попал в педагогику из-за того, что ненавидел свою школу, где ему было плохо, и решил сделать другую, где детям стало бы хорошо. Мой старый друг Михаил Щетинин попытался опровергнуть вынесенный кем-то приговор человеческим способностям: «Не дано!» «Кем не дано? Почему не дано?» — спрашивал он и неутомимо помогал детям покорять недоступные им, казалось бы, высоты музыки, пения, хореографии… А недавно ушедшая из жизни Татьяна Бабушкина — «кочевой педагог», как она сама себя называла, — написала в своей книжке, изданной учениками и друзьями: «Я ухожу в детство за идеями». С нею мы виделись всего однажды, и она сказала мне: «Знаете, куда я ни приеду, мне говорят, что вы только что там были, вот странно».