Вывод один — Олег знал, наверняка давно, с самого начала, месяцев пять как. И все же устраивал мне сцены и скандалы по поводу отсутствия наследников. Планомерно, методично разбивал мои аргументы и страхи, намеренно бил по самым больным точкам, толкал на безумный шаг и добился своего.
Но зачем, зачем?!!
Ведь он понимал, что тема деторождения болезненна для меня, а для него уже не актуальна. Знал, что эта тема закрыта для меня не по собственной прихоти, а из-за естественного чувства самосохранения, прекрасно осознавал, что толкает меня не в объятья акушеров, а на смерть.
Нет, я ничего не понимала. Не могла понять, путалась, срываясь с тонкой планки здравомыслия, теряла ориентиры в дебрях вопросов, которые множились и увеличивали состояние, сродное панике, паронаидальному безумию. И уже не чувствовала, как слезы льются из глаз, не слышала Ольгу, не видела куда еду, не осознавала — на чем. В голове тупо бились несколько вопросов, что казалмсь особенно важными. Если б я нашла на них ответ, то наверное, успокоилась. Смирилась, сжилась с предательством Олега и нашла бы в себе силы жить дальше и гордо носить звание брошенной женщины, матери-одиночки. Ни о чем бы его не просила и, наверное, даже простила, а может быть, изменила ситуацию, направив ее русло в нужную мне сторону. Но вопросы оставались без ответов, я никак не могла их найти.
Зачем клясться в любви и преданности, просить прощения, уговаривать потерпеть и одновременно собирать вещи, планировать отъезд и воссоединение с матерью его ребенка?
Зачем вешаться после глупейшей ссоры, коих у нас с ним бывало по десятку на дню…и ждать благополучного момента, чтобы исчезнуть из моей жизни, разом перечеркнув пять совместно прожитых лет? Зачем склонять меня к рождению ребенка, обвинять в измене, беспрестанно укорять и изводить надуманными проступками…и спокойно встречаться с любовницей, вести двойную жизнь, заводить ребенка на стороне?
Как понять поведение Олега? Как расценить его поступки? В пику кому, себе или мне он все это творил?
Из-за мести?
Любви?
Ревности?
Скверности характера?
В надежде на сохранение тайны о двойной игре или, наоборот, в надежде на ее раскрытие? А может, действительно, таким образом, он решил встряхнуть наши отношения, поменять их? Но что именно он хотел добиться? Вызвать шок? Ненависть? Желание вернуть его, приняв обиду за любовь, чувство собственничества за привязанность, и биться за призрачное счастье, устроив турнир с соперницей, на котором он станет призом для победительницы?
Где логика его поступка? Что управляло им в момент принятия решения? Что толкало в объятья Гули и вон из стабильной размеренной жизни?
"Ох, не быть вам вместе, помяни мое слово — разведетесь", — сказала мне мама в день свадьбы.
Помянула. Сбылось ее пророчество….
Свадьба была пышной. Братья не поскупились на столь знаменательное в моей жизни событие: откупили очень дорогой ресторан, заказали семь машин. Алеша разменял родительскую квартиру на две двух комнатные. В одну переехал сам, ключи от другой вручил нам с Олегом. А Сергей и Андрей подарили машину. Как позже оказалось — лично мне.
Я была вне себя от радости, оттого, что, наконец, добилась своего, пройдя через все препоны братьев, выдержала, настояла, победила. И кружила, порхала в восторге и упоении от торжества события, то и дело смотрела на супруга, искренне веря, что люблю его сильней Джульетты и буду ему самой лучшей женой, как и он станет идеальным мужем мне. Наша с Олегом жизнь представлялась мне вечным праздником длиной, минимум в столетие, наполненное самыми лучшими, радужными моментами, что даны человеку на счастье.
Моя беспечность смущала маму. Она то и дело бросала на меня укоризненные, подозрительные взгляды, вздыхала и вымучивала радушные улыбки для гостей.
Поняла я причину ее странного отношения много позже, когда в разгар веселья, направилась в дамскую комнату, чтобы подправить прическу, наложить помаду на изрядно уставшие от поцелуев губы. Мама пошла следом. Постояла, глядя, как я накладываю помаду, и заметила осуждающе:
— Ты жила с ним? До свадьбы?
Моя рука дрогнула от неожиданности, и малиновая полоска зашла за линию губ. Пришлось поправлять и узнать — на чем основан сей удивительный вывод?
— У тебя подол платья запачкан.
Было бы странно, если б он остался чистым после двух часовой экскурсии по местам городской славы, после того, как подмел пыль асфальтовых дорожек, пола машин, дорожки Дворца бракосочетаний, и паркета ресторанного зала. Впрочем, к чему спорить? Я пожала плечами и ответила, улыбаясь своему отражению, умиляясь его удивительной красоте, нарисованной лучшими мастерами по данной части:
— В наше просвещенное время этот факт уже не шокирует и не вызывает любопытства.
— Развращенное, а не просвещенное! — поправила мама категоричным тоном и поджала губы, выказывая высшую степень порицания и недовольства. — Отвратительно, жила с ним и не отрицаешь, не проявляешь и капли стыда! Нет, я решительно не понимаю ваше поколение: черствые, наглые, эгоистичные и бессовестные. Ни малейшего понятия о порядочности, порядке. Свадьба это таинство, а не шоу! Интимные отношения на то и интимные, чтобы их не выставляли на всеобщее обозрение.
— Мам, чем я их выставила? Тем, что запачкала подол? Так он белый и длинный, а асфальт и пол далеко не стерильны.
— Могла немного укоротить подол…Нет, ничего у вас хорошего не будет, с самого начала все не так сделали: из гостей молодежь в основном, пьют без меры, хамят, а танцы? Ужас. А вы, молодожены? Нет, ты посмотри, и рукав запачкала, — мама ткнула пальцем в рюши у запястья. Я попыталась найти пятнышко и увидела, что потеряла обручальное кольцо. Кажется, я позеленела, потому что мама поспешила ко мне, подхватила под локоть и, придирчиво оглядев руку, обнаружила то же, что и я — отсутствие знака супружества.
— Вот, — вздохнула она, искренне сочувствуя. — И все потому, что старших не слушаете. Потеряла колечко-то? Значит, мужа потеряешь. Примета такая есть. Не быть вам вместе, разведетесь.
— Я не верю в приметы, — глухо заметила я, расстроенно оглядывая половой кафель в надежде обнаружить кольцо.
— Веришь ты в них или нет, им все равно, — тихо заметила мама, и вместе со мной, принялась активно исследовать кафель под ногами.
Кольцо мы так и не нашли. На следующий день Сергей подарил мне другое, вложил тонкий позолоченный ободок в ладонь и ушел.
То кольцо пришлось мне впору…
Из омута воспоминаний и горьких раздумий меня вырвал дикий визг Ольги. Она кричала мне в ухо и пыталась отобрать руль. В какую-то долю секунды я заметила, что мы прямым курсом идем на огромный сугроб. И тут же повернула руль влево до отказа. Машина пошла юзом и впечаталась в снег правой стороной. Он рухнул на крышу, основательно припорошив «Volvo».
Пару минут стояла тишина. Я все еще давила на тормоз и сжимала руль, тупо глядя в лобовое стекло, засыпанное снегом. Ольга, сжавшись в кресле в ожидании столкновения, прикрывала руками голову и крепко жмурилась.
— Приехали, — прошептала я еле слышно, то ли себе, то ли подруге.
Ольга приоткрыла один глаз и, убедившись в правоте моих слов, открыла второй и запричитала с ноткой истерического недовольства:
— Ну, Шабурина, ну гонщица, век тебя не забуду! У меня волосы, наверное, поседели. Нет, я понимаю, состояние аффекта и полной психической расхлябанности только вот к такому привести и может. Ты ослепла, что ли?! Нет, спасибо тебе, конечно, за то, что не впечатала мое бренное тело во встречное средство передвижения, а лишь вогнала в ступор, как машину в сугроб! Но, Боже мой, стара я для таких встрясок, и экзотика ДТП мне без надобности! Мама дорогая, как я выжила? У меня сердце уже в город убежало, самостоятельно! — Ольга, по-моему, слабо понимала, о чем говорит. Она пыталась открыть дверцу и злилась, что она не открывается и не желает выпускать ее наружу. И не понимала, что та зажата снегом.