Жизнь наладиться у каждого в этой истории. Потому что теперь, все встанет на свои места, будет так, как было задумано до нас и за нас.
Главное, вовремя это понять…
— Милая моя, Анечка, Анюта…котенок мой, — жарко шептал Сергей. Я безмятежно улыбалась, нежась под его ласками, вслушиваясь в незатейливые слова любви.
Сережа. Сереженька — билось сердце в груди.
Я была абсолютно счастлива вот уже две недели. В моей душе больше не было обид, памяти о зле, горе и разочарованиях. От них ничего не осталось, словно не было вообще.
Теперь в моей душе жила тихая радость, ровная и искристая, как морская гладь летним утром. И ни всплесков, ни спадов, ни волнений, ни тревог. Тихо до слез, очищающих от скверны прежних ошибок и печалей, осветляющих каждый уголок сознания.
Я больше не думала о плохом, я забыла, что такое существует в природе. Может, оно и было, но не со мной и не сейчас, и не потом. Все это уже настолько далеко, что не разглядеть за давностью лет, дней и часов. Минут и секунд, проведенных рядом с любимым, и оттого бесконечных, и в тоже время — коротких, как миг.
Прошлые радости, прожитые мгновения счастья были, что вспышка, мелькнут и погаснут, но не спасут, не обогреют. Теперь они были другими — горели ярко и ровно — им не нужны были дрова надуманных причин для подпитки. Все изменилось — и я в первую очередь.
Я с наслаждением потянулась и посмотрела в окно — февраль сдавал свою власть марту. Завтра он уже канет в лету.
Боже мой, какой длинный месяц. И это его называют самым коротким в году?
А для меня он получился самым насыщенным по диаметрально противоположным впечатлениям и потому длинным, словно год. Еще в начале месяца я буквально лежала на дне горя и отчаянья и не видела пути наверх, а уже в середине не только поднялась, осознала, изменилась, но и взошла на пик того счастья и блаженства, что лишь грезились мне в детских иллюзиях.
И вот уже две недели мы фактически неразлучны с Сережей. Они пролетели, как миг, утонули в неспешных, порой пустых, но так нужных нам разговорах, в любви, которой пропитался мой дом, и каждая клетка наших тел, умов и душ.
Я просто жила, ничего не боясь, ни о чем не тревожась. Даже мысль о том, что братья, наверняка, уже все знают, брела отдельно от меня, где-то на задворках подсознания вместе с мыслью о том, что сегодня прилетают родители. И ничуть не беспокоила. Потому что мне было все равно, что скажут, что подумают и как посмотрят на меня родные, близкие и знакомые. Я вышла из-под их контроля, сняла с плеч гнет ненужных определений, лицемерных мнений и прочей шелухи морали.
Я, наконец, перестала метаться в поисках себя самой и обрела себя, поняла, зачем живу и что хочу. И получила. И ни о чем больше не жалела, не мучила себя плохими предчувствиями. Для них больше не было оснований и повода.
— Ань. Ты когда подашь на развод? — тихо спросил Сережа, поглаживая пальцем мою щеку. Я засмеялась и взъерошила его волосы: каждое утро начиналось с одного и того же вопроса, в одной и той же вкрадчивой манере с просительной интонацией. И ответила, повторяясь в десятый раз:
— Зачем? Разведусь, ты меня станешь к браку склонять.
— А ты не хочешь?
— А зачем? Что нам даст штамп в паспорте, кроме лишних пересудов?
— Ладно, как хочешь. Я просто думал, что ты мечтаешь, чтобы мы зарегистрировались.
— Глупость, Сережа.
— Ну-у…я и не настаиваю, как скажешь. Но развестись, Анюта, надо. Правда, что ты так и останешься Кустовской?
— Стану вновь Шабуриной, что изменится?
— Ничего, — пожал плечами Сергей, обдумав мои слова, и опять полез целоваться.
— Опоздаешь, — предупредила я, придерживая его на расстоянии. Он развернулся, чтоб взглянуть на настенные часы, и довольно заметил, хитро улыбнувшись мне в лицо:
— Не-а, успею. Самолет еще только через два часа. А могут и задержать.
— Не-а, — передразнила его я. — Погода летная, придет, милый, по расписанию. И получишь ты от мамы целую стопку штрафных выговоров.
— Н-да? — вздохнул Сергей и задумался. — Гонишь, значит?
— Ага. Спасаю от длинных тирад по поводу не уважения к родителям.
— А что, я должен, как цирковая собачка, на задних лапках плясать и хвостом пыль мести за сутки до их явления?
— Нет. Ты как раз к самолету успеваешь.
— Ага? — недоверчиво нахмурился Сережа.
— Ага! Давай посчитаем: пока встанешь…
— Час, — кивнул согласно и, увидев специально для него скорченную мину строгой и морально устойчивой тетеньки, вздохнул, скорчил в ответ умоляющую рожицу. — Ну, полчаса.
— Нет, минут десять…
— Не успеем…
Я хохотнула, видя его сомнение и огорчение… и озорной блеск в глазах:
— Попрошу без пошлых намеков.
— Ладно, — согласился легко. — Тогда прямо скажу.
Подхватил меня, перевернул на себя и громко возвестил:
— Я тебя люблю!…
— Но замуж не пойду! — добавила я в тон.
— Ну, вот, я ей про "Свадьбу с приданным", она мне — "Кошмар на улице вязов"!
— Да? Интересненько. У тебя мама с Фреди Крюгером ассоциируется? Не знала. Но в принципе — не удивлена. И полностью согласна.
— Не любишь ты ее.
— Люблю, — кивнула, заверяя. — Но тебя больше.
Сережа фыркнул и, переложив меня обратно на подушку, нехотя сел:
— Блин, Ань, если б ты знала, как ехать не хочется.
— Хочется, хочется, — подтолкнула я его. — Иди в душ, а я завтрак приготовлю, и вперед укатанной дорогой до аэропорта.
— А ты со мной поедешь?
— Не-а, я Андрюшиного звонка буду ждать.
— Хор-роше занятие, — с долей обиды буркнул Сережа.
— Не ворчи, — предупредила, качнув пальцем. — А то улечу к нему на Кипр.
— Нельзя тебе, — Сергей тут же сменил хмурое выражение лица на дурашливое. — Там солнце радиоактивное и киприоты озабоченные.
Я засмеялась и толкнула его в спину:
— Иди в душ, озабоченный.
— Иду, любимая, иду-у…
И пошел, специально шаркая тапками и вздыхая:
— Ох, долюшка моя тяжкая… сыновья да мужская.
Пока Сергей принимал душ, я приготовила горячие бутерброды и кофе с молоком, как он любит. Достала фрукты из холодильника, и появился Сережа. Обнял, запричитал:
— Какая же ты у меня хозяйственная, домовитая…
— Садись завтракать, — улыбнулась я.
— И вредная, — добавил он, садясь за стол.
— Это отчего ж я вредная?
— Первое — со мной ехать в порт отказываешься. Второе — на развод не подаешь. Вредная.
— Сам такой, — я села рядом и захрустела яблоком. — Первое — мало с тобой ехать, нужно будет перенести родственные лобзания, ответить на тысячу вопросов и дать отчет по каждому прожитому дню. А еще до вечера слушать причитания и претензии по поводу нашей черствости. Я за два месяца им ни разу не звонила, мама меня скушает.
— С тапочками? — кивнул Сергей. — Не бойся, обувь я спасу.
— А если передумаешь или не сможешь? Нетушки, не стану я рисковать. И потом, все равно в воскресенье к ним идти. Вот все вместе и пойдем, больше шансов пережить и выжить. Завтра Андрей прилетит…
— Вот его встретишь.
— Да.
— Понятно…Ладно, а что — во-вторых?
— А во-вторых…осада удалась — крепость пала. Иду подавать на развод.
— Анька! Ура!! — Сергей тут же стащил меня с табуретки и усадил к себе на колени. — Котенок, ты чудо! Я говорил тебе, что ты само совершенство?
— Не подлизывайся, — скорчила я ехидную рожицу в пику его безмерно довольной.
— Не подлизываюсь, — посерьезнел он и обнял, крепко прижав к груди. — Это правда. Я поверить в свое счастье не могу. Ложусь спать — счастливый, просыпаюсь — счастливый. А в душе такой…нет, не покой — умиротворенность. Я теперь понимаю, зачем жил, зачем вообще живу. Для тебя. Для тебя, девочка моя. Все, что ни попроси, все что ни пожелаешь…я. не знаю…