Григорий только вздохнул.
– Он прав, приятель, – подхватил Разин. – Ты еще молод, еще полюбишь, если тебе, конечно, вообще это нужно. Как же твоя теория «Долой любовь, даешь привычку»? Неужели ты забыл? Только не говори, что я зря столько лет слушал про нее.
Про теорию свою Григорий, разумеется, никогда не забывал. И, к слову, Разин ошибся, «Долой любовь, даешь привычку» – не теория, а жизненный принцип, проверенный на практике, на многих подопытных доктора Григория Подлецштейна. Этот принцип заключался в том, что никакой любви на самом деле нет, что есть только привычка, привязанность и т.п. Это, впрочем, было понятно из названия. Григорий жил по этому принципу уже много лет и всегда оставался доволен, но признание Людмилы все изменило. Он сам не мог понять, почему Людмила, почему она заставила его, Григория, задуматься над его, Григория, правотой? Людмила – вульгарная, посредственная, глупая женщина, в ней не было ничего, что могло бы заставить думать о возвышенности любви и страданиях тех, кто лишен ее. Возможно, все дело было в этом… Если такой человек, как Людмила, был способен любить, то с Григорием, ничего не чувствовавшим ни к противоположному, ни к своему полу, явно было что-то не так.
– Допустим, сейчас ты слишком циничен и угрюм для исканий настоящей любви, но ведь было время, когда ты не был таким.
– Верно! – подхватил Дуин. – Все мы влюблялись в девочек! С этими косичками, бантиками, белыми платьишками… Мы пачкались в грязи, раздирали коленки, хрюкали, как свиньи, когда смеялись, а они были такими чистенькими! Мою, помню, Дашей звали…
Петя расплылся в улыбке, глаза его поблескивали слезами умиления. Должно быть, он вспомнил свою Дашу, какой прелестной она была, как он дарил ей одуванчики. Она радовалась, смеялась, всасывала их широкими ноздрями, чихала, кашляла, но продолжала смеяться. Должно быть, что-то в этом роде. Это неважно, ведь наш рассказ о Григории.
В Эллочку он влюбился летом, в деревне. Она была не умной, но красивой девочкой. Она в точности подходила под описание Дуина. Вздернутый носик, реденькие, мягкие золотистые локоны, забавная картавость, прореженная по-детски улыбка – все умиляло в ней Григория, мальчика на год старше. Ему тогда было шесть или семь лет, и он уже мечтал о любви. Первая невинно-детская любовь, как это часто бывает, разочаровала Григория. Эллочку маленький Гриша любил настолько сильно, насколько мог любить шести-семилетний мальчик. Он рвал для нее цветы, ловил в маленькие кулачки светлячков, в сачок – бабочек. Он был героем в ее глазах, влюбленным рыцарем, готовым на все ради одного лишь поцелуя принцессы-недотроги. Он влезал, ради Эллочки, на соседскую яблоню, срывал и перекидывал через забор самые сладкие, по мнению Эллочки, яблоки в деревне. Она довольно хрустела ими, пока Гриша боялся разбудить собаку, рвал штанишки, перелезая. За один чмок он выслушивал упреки матери, когда она штопала штанишки, стоял в углу, когда возвращался отец, гостивший у соседа, который, оказывается, все время стоял у окна и видел, как мальчишка воровал у него, но молчал, ведь помнил, какие пухлые щечки были у его жены Тамары, когда они были детьми. Однажды маленький Гриша и Эллочка пошли на речку, он надеялся побыть с ней наедине, но за ними увязалась Эллочкина подружка – толстая и некрасивая ровесница Григория. Солнышко грело, девочки лежали на траве, играясь солнечными зайчиками, пуская их в глаза маленькому Грише, который в одних трусиках и закатанной кофточке стоял по пояс в воде и вылавливал для Эллочки водоросли. Но вот незадача: Эллочка видела водоросли под водой, глядя с сухого берега, она видела, как они красиво переливались, колыхались; но, оказавшись на суше, в ручках маленького Гриши, они переставали блестеть и извиваться. Эллочка обижалась на Гришу, она чуть ли не плакала. Подружка ее, толстая девочка, говорила, что Гришка ломает водоросли, что он –нехороший мальчик, а в руках нехороших мальчиков водоросли не хотят танцевать (так дети называли колыхание водорослей). Сама толстая девочка в воду лезть отказывалась. Гришка, умный мальчик, уговорил Эллочку подождать, чтобы водоросли привыкли к суше, перестали бояться солнышка и детей (они верили, что водоросли – разумные существа). Эллочка согласилась, даже положила «своих новых питомцев» на мамин платочек, чтобы не потерять их в траве. Но вот вторая незадача: без воды, под солнцем и пристальным вниманием глупых детей, под натиском постоянных тыканий коротких пальчиков и палок, водоросли быстро высыхали и начинали неприятно пахнуть. Они пропитали запахом несвежей рыбы платок Эллочкиной мамы (который, как оказалось, Эллочка взяла без разрешения) и оставили некрасивое пятно на белом хлопке. Эллочку отругали и поставили в угол на целых пятнадцать минут! Это показалось Эллочке ужасным и несправедливым наказанием, поэтому она ни разу не навестила Гришу, который, просидев слишком долго в прохладной воде, а потом, будучи мокреньким на ветру, заболел и лежал в кроватке почти две недели. О том, что Эллочка с родителями уезжает домой, в город, маленький Гриша узнал от ее подруги, толстой девочки, которая принесла ему яблок, не таких сладких, как любила Эллочка, но вкусных.