– И?..
– Очевидно, нет никакого «и». Очевидно, она тоже чиста. В это трудно поверить, но мне хотелось думать именно так. Как тебе хорошо известно, у меня счастливый брак, моя жена здорова и, надеюсь, простудится на моих похоронах, но всегда приятно знать, что на всякий пожарный есть такая женщина, как Анна Блаунт. Не понимаю, почему она не является мне в мечтах? Ведь мечты мужчины – чисто интимное дело. Если увидишь Анну Блаунт, не забудь рассказать, как она тебе понравилась.
– С удовольствием. – Я поднялся с места. – Благодарить не стану. Ведь я дал тебе больше, чем получил.
– Но мне этого явно маловато. Черт побери, Арчи, дай еще хотя бы чуть-чуть для завтрашнего номера!
Ответив, что он получит еще чуть-чуть, когда у меня самого хоть что-то будет, я взял со стула пальто со шляпой и на этом откланялся.
Я отправился в деловой центр города. Ноги получили необходимую нагрузку, легкие – хорошую порцию бодрящего холодного воздуха, над головой кружились редкие снежинки. Короче, прогулка должна была помочь мне привести мысли в порядок, если, конечно, таковые имелись. Однако мой мозг категорически отказывался сотрудничать со мной по главному вопросу. И если я принял как данность, что Мэтью Блаунт невиновен, то мой мозг – нет. Он отчаянно пытался привлечь мое внимание к имеющимся фактам, которые ломали всю стройную конструкцию.
Итак, я шел на юг по Шестой авеню и в 16:30 достиг Тридцать пятой улицы, но не свернул туда, а продолжил идти вперед. Вулф не спустится из оранжереи до шести вечера, и мне не было никакого смысла возвращаться домой, чтобы тупо сидеть за письменным столом, безуспешно пытаясь занять свой мозг чем-то полезным, поскольку ничего полезного для него не имелось. Поэтому я добрел до Двенадцатой улицы, свернул налево и, остановившись где-то посреди длинного квартала, уставился на четырехэтажное серое с зеленой отделкой здание, расположенное на другой стороне улицы. На сверкающей медной табличке справа от двери было написано: «Клуб „Гамбит“». Я перешел через дорогу, вошел в подъезд, подергал дверь, которая оказалась заперта, нажал на кнопку звонка и, услышав щелчок, открыл дверь.
Несомненно, я просто занимался самообманом. У меня не было ни единого шанса получить новые факты, за которые можно было бы зацепиться, но, по крайней мере, я мог продемонстрировать себе, что держу руку на пульсе. Не успел я повесить пальто и шляпу на длинную вешалку в холле, как в дверях справа от меня возник какой-то мужчина.
– Чем могу помочь, сэр?
Передо мной стоял Бернард Нэш, официант. Я видел в «Газетт» его фото. Высокий худой человек, с длинным скорбным лицом.
– Мне нужно кое-что проверить, – сказал я и сделал шаг в сторону двери, но он преградил мне путь.
– Вы что, из полиции?
– Нет, я бандит. Вам доводилось сталкиваться с ними лицом к лицу?
Он явно собрался попросить меня предъявить полицейский жетон, но я, оттерев его плечом, вошел внутрь и оказался в большой комнате. Шахматные столы уже были расставлены – я насчитал их около двух дюжин, – за тремя из них шла игра, а возле одного уже топталась пара болельщиков. Быстро оглядевшись, я направился к открытой двери в дальнем конце, официант потащился следом. Если стол номер шесть, за которым играл Блаунт, находился у левой стены, Блаунт сидел всего в десяти футах от двери в библиотеку.
Библиотека оказалась достаточно маленькой, чтобы считаться уютной: там стояли четыре кожаных кресла, рядом с каждым – лампа для чтения и подставка с пепельницей. Вдоль двух стен и частично вдоль третьей тянулись книжные полки. В углу находился шахматный стол со столешницей в клетку из коричневого и желтого мрамора, на которой стояли шахматные фигуры. В «Газетт» писали, что фигуры, вырезанные из слоновой кости и лазурита, некогда принадлежали, так же как и сам шахматный стол, Людовику XIV, а фигуры располагались именно в том порядке, в каком они остались после девятого хода Пола Морфи во время знаменитой шахматной партии в Париже в 1858 году, когда Морфи обыграл герцога Брауншвейгского и графа Изауру.
Диван стоял у левой стены, но стола перед ним не было, только подставки для пепельниц по краям.