Мамины губы кривились, в их уголках закипали мелкие шарики слюны. По утрам в воскресенье помада оставалась в сумке, рот походил на кусочки сырой котлеты, и из него поблескивало желтым металлом. Костик сложил раскладушку и потащил ее из кухни в кладовку. В прихожей столкнулся с папой, который нес из серванта чашку для Каринкиной бабушки. Костик надеялся вернуться до того, как папа займет на кухне его табуретку, и подсматривать разговор дальше, но опоздал. Теперь не узнать, почему Антонина Григорьевна до сих пор не прислала за ним шофера Николашу. Лето скоро кончится, а он так и не попал д-о-м-о-й. Можно вообще не успеть. Эти мама и папа были явно чужие и говорили, что осенью отправят его в какую-то специальную школу. Не интернат, а чтобы все время приходить д-о-м-о-й. Костик всматривался в их лица, пытаясь угадать свою ошибку, но выходило одно и то же. Они думали, что д-о-м-о-й - это здесь, и совсем не понимали разницы. Не знали, что у каждого человека бывает свое отдельное д-о-м-о-й. Где живут настоящие - как часы - родители, а не просто родственники, к которым тебя нечаянно отправили.
- А-а-а! Не домой, а дом! Ой! Тихо. Надо тихо, а то бабушка заругается. Будем разговаривать по-твоему.
Костик спустился на два этажа ниже, и Каринка, сидя на полу среди разбросанных буквенных кубиков, озабоченно морщила лоб. Ее губы походили на расправленные крылышки божьей коровки, когда она собирается улететь. Только без точек. Каринка привычно дернула Костика за клетчатый фланелевый рукав и указала на кубики. Два последних были отброшены в сторону. Д-о-м. Пальчики с обкусанными ногтями старательно двигались. Белобрысые хвостики прыгали по плечам. Из воздуха складывались слова. Про азбуку, Антонину Григорьевну, раскладушку, кровать и шкафчик. Желтую капельку застывшего клея. И белую кошку с голубыми глазами.
***
Много ли нужно тому, кто не умеет ни говорить, ни слышать? Руки, глаза и настоящие часы. Когда-то они остановились, и Костик, сковырнув ногтем блестящую крышку, заглянул в душу времени. О том, что у всего живого бывает д-у-ш-а, он узнал от Каринкиной бабушки, когда возвращались с кладбища. Куда потом делся папа, Костик так и не понял. Наверное, как и мама, улетел со своей душой на небо. Часы на небо не улетали, на кладбище их тоже носить не полагалось, а зарывать в землю было жалко. Поэтому Костик бережно доставил умершее время на вокзал, где над высоким окошком рядом с кассами было написано неподвижным: "р-е-м-о-н-т ч-а-с-о-в".
И теперь ходил туда почти каждый день. Но ничего больше не носил. И в окошко не заглядывал. Костик открывал дверь собственным ключом, кивал дяде Лене, садился за ширму и начинал работать. Вернее, продолжал начатое. То, до чего у занятого человеческими душами бога никогда не доходили руки. Костик оживлял время.
В воскресенье мастерская бывала закрыта, поэтому Костик ездил в гости к Зойке. Когда-то они учились в одном классе, а потом Зойка его нашла. Вот так, просто, выпросила у Антонины Григорьевны адрес и приехала. Хотела даже остаться насовсем, но Костик не позволил. С Зойкой приходилось слишком много разговаривать, и она всегда требовала, чтобы Костик, как учили, сопровождал все сказанное в-с-л-у-х. От этого болела голова и страшно чесалось горло. Так что лучше было встречаться с Зойкой по воскресеньям. К тому же, по воскресеньям приходила к бабушке Каринка.
Вспоминая о Каринке, Костик испытывал желание переехать к Зойке и не возвращаться. Но, во-первых, тогда пришлось бы каждый день пилить на работу на электричке, а во-вторых, Зойка жила с родителями и младшей сестрой. Хотя у нее была своя комната и отдельный вход, Костика никогда не оставляло ощущение, что вокруг кто-то есть.
Хорошо бы куда-нибудь уехать, далеко-далеко. Но, во-первых, кто же будет приходить по будням к Каринкиной бабушке, а во-вторых, таким, как Костик, лучше всего держаться д-о-м-а. И друзей. Таких же, разумеется. Костик раскладывал все по деталям, чтобы было понятнее. Если, к примеру, положить не туда крошечную шестеренку - кусочек души времени - оно никогда не оживет. Так и у людей. Все должно быть понятно. Иначе трудно и страшно. И кажется, что д-о-м исчезает, а голова сама по себе бесконечно запрокидывается назад, в мертвую голубовато-белую пустоту.
Последние годы Костик сталкивался с Каринкой все реже и реже. Во дворе или на лестнице. Несколько раз видел ее в магазине, но успевал слинять до того, как она его замечала. Когда же деваться было некуда, Костик медленно и нехотя отвечал на многочисленные вопросы, завороженно следя за ее быстрыми аккуратными руками, за вспыхивающими искрами на перламутровых ногтях, за похожими на нежные ягоды малины губами. Давно не стало белобрысых крысиных хвостиков - мягко ложились на воротник медовые волны. У Костика перехватывало дыхание, и отчего-то хотелось плакать. Он мялся, путался пальцами в буквах и, наконец, замолкал, угрюмо глядя в землю. Иногда становилось страшно. Последний раз он просто закрыл глаза посреди разговора. И вдруг оказался окутанным душистым и теплым. Каринка чмокнула его в рот, глянула печальными глазами и убежала по ступенькам вверх. Костик замычал и больно ударился затылком о грязную лестничную стену.