Выбрать главу

Доказал? Увы, такие способы утверждать свое достоинство еще никогда никому не помогали. Более того, никогда не проходили даром.

Умного, культурного, интересного человека можно не только унизить, можно и убить. Но убийца ни умнее, ни культурнее, ни интереснее от этого не станет.

Дантес, застреливший гения, гением не стал — так и доживал ничтожеством. В жизни его после дуэли прибавилось только одно — брезгливое отношение окружающих.

Наверно, римские инквизиторы радовались, заставив великого Галилея отречься от истины, — приятно поставить на колени крупнейшего ученого эпохи. Но человеческое презрение пало не на него, а на них.

Со вкусом описанная тобой история в электричке не имеет прямого отношения ни к подворотням, ни к гитарам, ни к длинным волосам. Она имеет отношение к хулиганству.

Видимо, ты этого не сознаешь. Но, к сожалению, это так.

Не знаю, в чем конкретно выражался «урок джентльменства», да это и неважно. Ведь самое отвратительное в хулиганстве не пьянка, не мат и не битье витрин.

Самое отвратительное — унижение человека. А какие средства при этом применяются — кулак, нож или просто угроза, вопрос технический. Хулиганство — своего рода бытовой фашизм. Не случайно фашизм политический так тесно переплетался с фашизмом бытовым, так рьяно изучал и осваивал его методы. Главари гитлеровских штурмовых отрядов не только охотно вовлекали в свои ряды «героев» улицы и рынка, но и идейных «мальчиков» из пристойных семейств непременно пропускали сквозь школу организованного хулиганства.

Уличные драки, погромы, избиение и травля политических противников — во всех этих мероприятиях юные подонки учились унижать и, что не менее важно, унижаться, пресмыкаться перед любым вышестоящим, безропотно сносить брань, даже побои. Втаптывая в грязь беззащитных людей, приучались с головой окунаться в грязь по первому слову вожака.

Параллель страшноватая, я прекрасно это понимаю, но просто хочу, чтобы ты, входя в воду, знал, куда течет река.

Ты пишешь, «мы можем постоять за себя». Допустим, вы — можете. Ну а ты, лично ты? Можешь ли ты, например, постоять за себя против собственной компании?

Правила компаний, подобных твоей, жестоки. Может, в борьбе с ними стоит увеличить дозу жестокости? Кстати, многие читатели именно это и предлагают.

Мало того, некоторые твои, как бы это выразиться, коллеги, что ли, тоже обижаются на окружающих: почему, мол, им не всыпали вовремя. Дескать, получи они отпор в первый же раз, не пошли бы по скользкой тропочке.

В самом деле, хулиган в средствах неразборчив. Может, и обществу стоит стать немного неразборчивее в средствах? Ведь если хулигана побить, ему это скорее всего не понравится. А если основательно «поучить его джентльменству» раз пять–шесть, он, пожалуй, и вообще сменит хобби. Ведь нарушителей спокойствия не так уж много, сила не на их стороне. На заводах и в институтах полно крепких ребят, так что практически проблема «жесткого» воспитания вполне разрешима.

Я лично согласен с теми, кто против этого пути резко и категорически. Ведь все может быть, а вдруг крепким ребятам, занимающимся «жестким» воспитанием, придется по душе не только его результат, но и сам, так сказать, процесс? В этом случае хулиганство не исчезнет, а лишь изменит обличье. Хулиган с повязкой дружинника, сознающий свою не только физическую, но и юридическую безнаказанность, — фигура на редкость отвратительная.

А главное, цель заключается не в том, чтобы сделать хулигана забитым и запуганным животным, пусть даже дисциплинированным, цель в том, чтобы сделать его человеком.

Ты, правда, считаешь, что тут никакой проблемы нет — армия сделает. Конечно, ты привык уважать силу, а армия сильнее тебя, и ты готов выполнять все ее требования. Но сделать тебя человеком против твоей воли не смогут даже в армии.

Я не взываю ни к твоей сознательности, ни к патриотизму. Я взываю к… эгоизму. Счастлйвым‑то тебе быть хочется?

Хочется, наверно. А ведь добиться этого очень нелегко. В письме меня больше всего удручает душевная примитивность автора.

Не способен чувствовать музыку — ладно.

Но ведь ты не способен чувствовать и боль другого человека, а значит, вряд ли способен разделить его радость.

На жизнь смотришь примитивно: знаешь мало, а больше узнать — лень. По–человечески ты просто неинтересен. Неинтересен даже самому себе.

Поэтому ты зависишь от компании — она дает тебе иллюзию дружбы, человеческого общения. Поэтому взбадриваешь себя приключениями, вроде описанных тобой, — они дают иллюзию достоинства. Поэтому нуждаешься в водке — в восемнадцать лет сосешь хорошее настроение из бутылки.