Кстати, личность и знаменитость — вовсе не синонимы. Порой всем известный человек престижем личности вовсе не обладает — его уважают не благодаря, а вопреки характеру. И наоборот, среди людей, ничем особым не прославленных… Впрочем, пример лучше формулировки.
У меня есть друг — не поэт, не академик, не космонавт. Просто автомеханик. Правда, отличный автомеханик. Из тех мастеров, что в случае крайней надобности с помощью набора слесарных инструментов сможет смастерить не только велосипед, но и пресловутый «мерседес–бенц». Ему сорок с небольшим, женат, сын в армии. Зарабатывает в пределах двухсот, хотя при желании… Но нет желания! Ибо — зачем? Что добавит ему существенного лишняя сотня?
Обут. Одет. Спит не на полу. Заглянет товарищ — есть чем встретить.
Из вещей любит лишь некоторые. Например, хорошие лезвия для безопасной бритвы — электрических не признает. И страшно, фанатично любит машины.
Любит импортные, новых марок — готов часами копаться, пока не поймет, что к чему. Впрочем, «часами» — штамп, в данном случае излишний: обычно понимает быстрее. Любит старые, ржавые, рассыпающиеся колымаги — вот тут уж часами не обойдешься, тут дни уходят, прежде чем поставит на ноги какой‑нибудь полумертвый «Москвичок». Своей машины не имеет — зачем? До работы — десять минут пешком. Тем более что и без собственной машин у него по горло. И не только на службе. Он чинит машины друзьям, знакомым, соседям и просто первому встречному, горестно стоящему у обочины.
Подумали о деньгах? Напрасно. Зачем лишний червонец богатому человеку?
А мой друг богат, сказочно богат. Просто не знаю человека, который был бы богаче друзьями. Не «нужными людьми», а именно друзьями, каждый из которых — доктор наук или сварщик с четырьмя классами — по первому звонку встает рядом. Это не предположение, это проверено. И не помню случая, чтобы сам он на просьбу товарища ответил «нет». Если в три ночи ему звонят из Караганды и просят встретить незнакомую женщину во Внукове, в двадцать минут четвертого он уже голосует на шоссе…
А вот ко всевозможным предметам быта друг мой равнодушен предельно. Подаришь ему модную рубашку — не наденет. Не подаришь — будет ходить в немодной.
Ну что ему добавит тряпье?
Он и так — Анисимов!
…Да, престиж помогает нам жить. И потому не ругайте мещанина, с ночи стоящего за ковром, — вспомните мальчика, лизавшего беленую стену. Лучше подойдите к нему и скажите спокойно:
— Милый, очнись! Ты же человек и, значит, достоин уважения сам по себе. Знаю, что боязно, но все‑таки попробуй плюнуть на вещи. Конечно, кое‑что потеряешь. Один будет одет ярче тебя, другой обгонит твой велосипед на своем мотоцикле, третий повесит над торшером, какого тебе не видать, люстру, какая тебе и не снилась.
Жаль?
Конечно, жаль!
Зато — ты подумай только! — сколько времени освободится, сколько сил. И все это ты сможешь тратить на самую престижную в мире вещь — на свою человеческую личность. Она ведь надежней дубленок и машин — ни украсть, ни отнять, из моды не выйдет. Уценке не подлежит…
ЗАЧЕМ НУЖНА КЛАССИКА?
«Прежде всего хочу оговориться: я вовсе не призываю «сбросить Пушкина с корабля современности», уже хотя бы потому, что призывы эти никогда не помогали. Но в последнее время я, да, наверное, не только я, задумался над тем, что можно было бы назвать проблемой переоценки ценностей классических литературных произведений.
В самом деле, когда речь идет о классике, считается, что произведения классических авторов всегда интересны и поучительны, независимо от того, в какую эпоху и в каком месте они написаны. Но так ли это в действительности? Конечно, нет. Всякое произведение искусства стареет. Может быть, сто лет назад элегическая тоска по исчезающим «дворянским гнездам» вызывала горячее сочувствие просвещенного читателя, но мне‑то что за дело до исчезающих «дворянских гнезд» теперь, когда реальный мир, сегодняшний, каждый день ставит передо мной новые вопросы? И я не могу искать на них ответа у Тургенева. Я лучше раскрою журнал «Юность» с повестью, которая, знаю, написана не мастерски, но имеет то преимущество, что в ней действует мой современник, человек моего поколения, решающий те же проблемы, что и я.
Но классика стареет не только потому, что безнадежно устаревают сюжеты. Дело еще и в том, что каждый писатель использует конкретный набор образов, отражающих систему ассоциаций, связанных с данной эпохой. Поэтому с течением времени произведение искусства теряет способность входить в контакт с читателем. Мне кажется несомненным, например, что произведения Л. Толстого совсем иначе воспринимаются нынешним читателем, чем современниками Л. Толстого, для которых и «барин» и «мужик» были не просто социальными категориями, а прежде всего образами.