- Ох, чуть не забыл! - воскликнул Варламов совершенно искренне. Надумаете приехать в гости - дайте знать хотя бы за день. А дорога, мало ли чего может случиться в дороге, - он вынул из внутреннего кармана и положил на стол небольшой конверт. Сысцов даже не взглянул на него. - Дороги нынче непредсказуемы... А здесь достаточно, даже если вы решите добираться ко мне в Германию через Сингапур.
Как ни ловок был Байрамов, как ни увертлив, а передача денег и ему давалась нелегко. Понимал, что как ни хороши их отношения, как ни похожи они на дружеские, а происходит нечто криминальное. Короче, покупал он Сысцова и хотя тот не возражал, чувствовал Байрамов опасность и силу, исходящие от этого старика в клетчатом пледе и с хмельными глазами. Между ними ничего не происходило и никогда не произойдет навсегда. Все временно. Да, сегодня Сысцов взял доллары, но это говорит только о том, что сегодня у них все нормально. Какими отношения будут завтра... Этого никто не мог сказать.
Но ловкий царедворец Байрамов понимал и другое, - с каждой такой вот их встречей Сысцов вязнет, и все меньше у него возможностей для праведного гнева и неожиданных поступков. И Байрамов продолжал опутывать того невидимыми простым глазом паутинками, состоящими из таких вот посещений, тонких улыбок, содержательных конвертов.
Когда Амон, оттащив ящик с вином в подвал, показался на пороге, Байрамов тут же накрыл конверт тарелочкой.
- Деньги не любят солнечного света, - пояснил он. - Деньги любят темноту, Иван Иванович.
Лишние слова произнес Байрамов, если подойти к их беседе строго, но Байрамов не произносил лишних слов. И упоминание о деньгах понадобилось ему только для того, чтобы остались его слова на пленке - вертелись маленькие бобины в его кармане, записывая каждое слово Сысцова. Чего не бывает в жизни, подстраховаться никогда не грех. Но для того, чтобы эта пленка, эта запись стала документом, требовалась дата и следующими же словами Байрамов ее назвал...
- В прошлом году, в это же время... Да, была середина сентября... Да! - в восхищении воскликнул он. - День в день! Как раз семнадцатого сентября девяносто второго я был на Кипре... Какое было море! Какие женщины! Какое вино!
- Лучше этого? - ревниво спросил Сысцов, не уловив главного в словах Байрамова - даты их сегодняшней встречи.
- Иван Иванович, - сразу посерьезнев, произнес Байрамов. - Это - он указал на бутылку - не вино. Это нектар. Или амброзия. Не знаю. Они там пьют вино... Но это... Это для богов.
- Слушаю тебя, Марат, - устало проговорил Сысцов, давая понять, что пора перейти к делу. Он снова наполнил стаканы, продолжая сонно наблюдать, как Амон понес в дом второй ящик. Опытным глазом отметил - это уже другое вино, но тоже красное, тоже грузинское. И внутри разлилось удовлетворение у него снова достаточно хорошего вина. И пришло неосознанное ощущение, что все не так уж плохо в этом мире пока стоит на пороге залитая солнцем радостная девушка в сером свитере и синих брючках, пока шуршит под ногами осенняя листва, пока сидит он в этом низком удобном кресле, пока стоит перед ним красное грузинское вино...
- Когда мы встретимся в Гифхорне, Иван Иванович...
- Где?
- Так называется немецкий городок, где я обосновался... Кстати, Иван Иванович, ты единственный человек, который знает название моего городка... Не считая Амона, - Байрамов указал в сторону парня, который опять уселся за руль. - Так вот, когда встретимся и сядем у камина, у нас будет возможность поговорить подробно и обо всем. А сейчас... Я рад, что повидал тебя, что ты в добром здравии, отлично выглядишь... Что жизнь продолжается, - Байрамов в приветственном жесте поднял свой стакан.
- Красиво говоришь, - усмехнулся Сысцов. - Слушал бы тебя и слушал... И все-таки?
- Ну... Если настаиваешь... Проблемы, конечно, есть... А у кого их нет? Чем крупнее человек, тем крупнее его проблемы, - Байрамов опять хотел было произнести нечто вроде почтительного тоста, но Сысцов его перебил.
- Дальше я знаю. К делу.
- Хорошо... Мои люди присмотрели парочку магазинов... Плохонькие магазины, грязные, запущенные, торгуют кое-чем... Стыдно смотреть. Надо бы их товаром наполнить, чтобы покупатели толпились, чтобы яркий свет заливал залы, чтобы лилась праздничная музыка... А сейчас там тухлятиной воняет, окна немытые, кто ни зайдет - обязательно обвесят, обманут, обсчитают... Нехорошо это, Иван Иванович... Наш город достоин...
- Купить хочешь?
- Хочу.
- Что мешает?
- Не знаю... Если бы знал - устранил бы... Стена, а стены не вижу. Деньги... Даже не знаю, кому деньги дать.
- Знаешь, - коротко бросил Сысцов.
- Спасибо, Иван Иванович! Ты настоящий друг!
На тебя можно надеяться, а таких людей в наше время... Знаешь, я таких людей и не встречал!
- И не надо тебе их встречать, - Сысцов допил вино, отставил стакан подальше, давая понять, что больше пить не намерен. - Документы подал?
- Давно.
- Это хорошо, - кивнул Сысцов.
Вроде и не было сказано ничего определенного, но Байрамов понял, что приехал не зря - Сысцов пообещал помочь. Более того, он твердо заверил, что вопрос решит и что никаких дополнительных усилий предпринимать не надо.
- Всех, кого надо, ты уже встретил, - пробормотал Сысцов. Он откинул голову назад и тени от редких, оставшихся на липах листьев, скользнули по его лицу. - Рад был повидать тебя, Марат.
Байрамов все понял и тут же поднялся. Почти неслышно заработал мотор серой приземистой машины.
- Хочешь такую, Иван Иванович? - Байрамов поймал взгляд Сысцова, осторожно брошенный в сторону "мерседеса".
- Хорошая машина, - кивнул тот. И этим все было сказано.
- Будет, - заверил Байрамов. И в поклоне пожав руку Сысцову, направился к машине. И "мерседес" медленно, неслышно пополз ему навстречу. Открылись сами по себе и снова закрылись ворота. Сысцов, оставшись один, задремал. Осторожно подошла девушка, убрала столик, унесла пустые бутылки. И через несколько минут уже ничто не напоминало о недавней встрече двух соратников по совместной борьбе за красивую жизнь.
***
- Позвольте, Павел Николаевич? - в дверь кабинета Пафнутьева почтительно заглянул Дубовик.
- А если не позволю, не зайдешь?
- Все равно зайду. И даже с большим удовольствием, - следователь перешагнул порог, прижимая под мышкой черный пакет из-под фотобумаги.
Дубовик сел к приставному столику, положил на него пакет и, свесив над ним пламенеющий свой нос, налитый, как обычно, неведомой жизненной силой, осторожно взглянул на Пафнутьева, словно из-за собственного носа выглянул.