- Нет прокурора. Пятница. Все уже отдыхают, - сказал Пафнутьев бесстрастно. - В понедельник будет прокурор. Если захочет тебя видеть. А сейчас, к сожалению, уже никого нет. По банькам разъехались, по девочкам.
Услышав про девочек, конвоир усмехнулся. Дубовик и Пафнутьев поняли его улыбку. Но они поступали в полном соответствии с требованиями закона и совесть их была чиста. Они отправляли Амона в то единственное место, куда и положено было отправлять задержанных - в камеру.
***
В пятницу вечером после допроса Пафнутьев не вернулся домой - вместе с Андреем уехал в его деревенскую берлогу, где когда-то познакомились они при столь печальных обстоятельствах. Наутро они отправились за грибами, набрали столько белых, что не смогли все зажарить на громадной сковородке, а отдохнув, пошли на вечернюю зорьку половить рыбку. Клевал, в основном, окунь, но какой-то необыкновенно крупный. Килограммовые рыбины прекрасно клевали в тот тихий неспешный вечер. Так и получилось, что на ужин у них была свежая рыба, а поскольку Пафнутьев предусмотрительно захватил с собой бутылку водки, то пир удался на славу. Андрей, правда, не пил, но не возражал против легкого Пафнутьевского загула. Со стороны могло показаться странным их общение - оба молчали. Им и не было надобности говорить. У людей вообще нечасто бывает потребность в разговорчивости, чаще это идет от суетности или боязни замолчать, так тоже бывает. Пафнутьев и Андрей молчания не опасались, поскольку не было между ними ничего невнятного, смутного. Отношения были ясными, понятными обоим.
- Надо было Вику с собой прихватить, - обронил как-то Пафнутьев, когда его поплавок слишком уж долго оставался неподвижным на красноватой закатной глади реки. Из этого замечания можно было заключить, что мысли его бродили весьма далеко от речушки, в которой водились громадные, красновато-полосатые окуни.
- Да, - неопределенно протянул Андрей, неотрывно глядя на свой поплавок.
- Давно ее видел?
- Порядком... Звонила недавно, рассказала про лифтовую историю...
- Бедный Амон, - вздохнул Пафнутьев. На этом разговор закончился, поскольку у Пафнутьева поплавок резко пошел в глубину и, поддернув удочку, он выволок на берег прекрасного окуня, который сверкал на солнце, искрился и во все стороны от него разлетались брызги.
В понедельник оба проснулись рано, сходили на речку, окунулись в уже холодной реке и вернулись в дом свежими, бодрыми, готовыми к действиям. Осенняя вода привела их в состояние радостного возбуждения. Потом Андрей за сорок минут доставил Пафнутьева к прокуратуре. Твердой, подчеркнуто четкой походкой, Пафнутьев прошествовал по коридору, открыл дверь, широко перешагнул порог своего кабинета и как раз поспел к телефонному звонку. Видимо, Анцыферов был уже у себя и наблюдал за Пафнутьевым из окна.
- Зайди, - бросил в трубку Анцыферов и на этом разговор прекратил.
"Начинается", - пробормотал Пафнутьев и сердце его дрогнуло от дурных предчувствий. Заволновался Пафнутьев, забеспокоился. Знал, что нашкодил, знал, что даром ему это не пройдет. И сколько он ни бродил по лесным опушкам в поисках последних белых грибов, сколько ни выдергивал из воды сверкающих окуней, думал он только вот об этом звонке, и об этом утре, когда побледневший, но решительный будет шагать он к кабинету Анцыферова.
Прокурор сидел за пустым столом, отражаясь в его полированной поверхности. Он напоминал короля пик. Хотя нет, для короля Анцыферов был несколько жидковат, скорее валета крестового.
- Рад приветствовать тебя, Леонард, в это прекрасное утро! - с подъемом воскликнул Пафнутьев от двери.
- Садись, Паша, - проговорил Анцыферов, слабо махнув рукой. Пафнутьев поразился его голосу - звучал он непритворно скорбна. Всмотревшись в лицо прокурора, Пафнутьев увидел и усталость, и горечь, и готовность поступить, как угодно твердо с ним, с Пафнутьевым. - Как провел выходные?
- Знаешь, Леонард, пошли такие белые грибы.., Я был потрясен. Громадные, чисты, ни единого червячка... А в сумерках светятся, будто изнутри их кто-то подсвечивает... Кошмар какой-то! Но самое главное - я поймал вот такого окуня, - Пафнутьев показал, какого окуня ему удалось поймать - от кончиков пальцев до локтя.
- Надо же... А почему, Паша, ты не спросишь, как я провел выходные?
- Леонард! Скажи, пожалуйста, как ты провел выходные? Уверен, что многим утер нос, а?
- В основном, мне утирали, Паша, - и опять в голосе Анцыферова явственно прозвучала усталость. - Почему ты нарушил нашу договоренность, Паша? Почему не отпустил этого подонка, этого кретина, как мы с тобой и договаривались? Почему ты всех нас послал к какой-то там матери - и меня, и Колова, и Сысцова?
- Леонард! - вскричал Пафнутьев, но Анцыферов не дал ему продолжить.
- Ты думаешь мы не знаем, кто такой Амон? Думаешь, что ты один такой умный да проницательный?
- Я так не считаю!
- Если все пришли к тебе на поклон, то это вовсе не значит, Паша, что ты можешь всех нас посылать подальше.
- Когда вопрос о его освобождении был решен и я оформлял ему пропуск, а Дубовик уже снял с него наручники, этот Амон начал вести себя совершенно по-хамски! Он грозился кровавыми разборками, он такое нес...
- Не надо, - Анцыферов поднял дрожащую ладонь и Пафнутьев понял, что в эти выходные и прокурору пришлось принять несколько лишних рюмок. - Амон злобный пес. И он лает, когда ему это подсказывает его собачий разум, собачья натура, собачья злоба.
- Леонард! Спроси у Дубовика...
- Заткнись, Паша. Мне плевать на Дубовика и на все, что он скажет. Даже если бы этот дерьмовый Амон искусал вас обоих в кабинете, ты должен был отпустить его. Потому что мы так договорились. Мы! А не он!
- Когда Колов...
- Ты думаешь, что Колов бросил своих баб, свои баньки, заботу о бабках и примчался сюда ради Амона? Он примчался сюда, потому что его послал Сысцов. Только его просьба имеет значение для Колова, для меня... Я думал, что и для тебя.
- Сысцов мне не звонил! - отчаянно воскликнул Пафнутьев, задыхаясь в обвинениях и разоблачениях.
- Еще чего не хватало, - усмехнулся Анцыферов. - Ты, Паша, всех нас очень подвел. Причем, сделал это сознательно, расчетливо, злонамеренно.
- Если этот Амон такая значительная личность, то кто вам мешал отпустить его без меня?
- Уже отпустили.
- Значит, все в порядке? Справедливость восторжествовала? Закон и право на высоте? Любимый город может спать спокойно? И видеть сны?