- На все твои вопросы отвечаю одним словом - А мои. Твой сосед. Меня радует, что удалось познакомиться с ним довольно плотно, но меня тревожит то, что некоторые люди, - он поднял глаза к потолку, выпустили его... Напрасно. Ох, напрасно. Но меня тешит полная неопределенность - они не знают, как им быть дальше... Ну, да ладно. А тебя он не тревожит?
- Пока нет... Пропал куда-то. Вся компания съехала с квартиры. Тишина.
- Они в самом деле съехали или просто затихли?
- Съехали. Я на их двери укрепила волос... Если бы дверь хоть раз открылась, я бы сразу это поняла. Не открывалась. Мой волос все эти дни остается на месте.
- Легли на дно, - сказал Пафнутьев с огорчением. - Ну, ничего, проявятся, крючок мы забросим уже сегодня вечером. Клюнут. Или лучше сказать - проклюнутся. Тебе не хочется поменять квартиру? Я бы мог посодействовать?
- И это советуете вы? Начальник следственного отдела?
- Да, Вика. Это советует тебе начальник следственного отдела. Человек, который кое-что знает.
- А им вы не хотите посоветовать поменять квартиру? Посодействовать в этом? На более удобную, с зарешеченными окнами, с хорошей охраной, с регулярной кормежкой? А, Павел Николаевич?
- Именно над этим и работаю.
- Успешно?
- Очень.
- Тогда я остаюсь в своей квартире.
- Смотри, Вика... Мне бы спокойней спалось, если бы я знал, что ты не рядом с ними...
- Павел Николаевич! - весело рассмеялась Вика. - Вы вынуждаете меня говорить неприличные вещи... Мне бы тоже спокойней спалось, если бы я знала, что вы рядом! Игра слов, да?
- Видишь ли, - смутился Пафнутьев и довольно заметно покраснел, - в каждой шутке есть только доля шутки.
- А все остальное? Правда?
- Да. Шутка - это только форма. А содержание... Содержание остается неизменно суровым. У меня тоже напрашиваются игривые слова... Но мне не хотелось бы их произносить игриво... А то мы все шутим, шутим, все боимся, как бы нас всерьез не приняли, как бы...
Резкий телефонный звонок прервал Пафнутьева.
- Слушаю, - сказал он уже другим голосом, суховатым и требовательным.
- Тут опять наш приятель не очень хорошо себя ведет, - Пафнутьев узнал голос стукача Ковеленова.
- Ив чем это выражается?
- Зверское избиение без видимых на то оснований, - помолчав, ответил Ковеленов. - Не знаю, выживет ли...
- Кто? - недовольно спросил Пафнутьев. Что-то не нравилось ему в сегодняшнем разговоре со стукачом, что-то настораживало. Ковеленов явно выпадал из своего обычного чуть снисходительного насмешливого тона Впрочем, это могло объясняться и необычностью обстановки, неудобством расположения телефонной будки, мало ли чем еще...
- Жертва, - ответил Ковеленов напряженным голосом. Обычно он говорил легко, как бы слегка посмеиваясь и над собой, и над той таинственностью, к которой прибегали оба, скрывая ото всех на свете свою связь, свое сотрудничество. Так уж у них установилось с самого начала - даже самое важное сообщать походя, бесцветным голосом, с улыбкой, а то с этакой кривоватой ухмылкой, какая бывает у людей, жалующихся на несварение желудка, запор или еще какую-нибудь хворь, о которой-то в приличном обществе и сказать неловко.
- Я там нужен? - спросил Пафнутьев.
- Решайте... Думаю, для общего образования и не помешает... А там уж вам виднее, как оно и что...
Пафнутьев все больше настораживался. С одной стороны сам звонок говорил о том, что Ковеленов продолжает работать, сообщает ему о местонахождении человека, которого он ищет, и в то же время в его словах явно звучало какое-то несмелое, замаскированное предостережение.
- Из наших там есть кто-нибудь?
- Есть... Но они, по-моему, не знают как им поступить, как жить дальше...
- Они его взяли?
- Повода не находят. Вот если помрет, или еще чего пострашнее с нею, то есть, с жертвой случится, тогда, глядишь, и это самое... - продолжал мямлить Ковеленов.
- Мне кого-нибудь прихватить с собой?
- Не помешает, хотя хватает тут вашего брата, - ответил Ковеленов с легкой, но четко услышанной заминкой. И Пафнутьев еще больше озадачился такая заминка проскакивает, когда человеку кто-то подсказывает, что говорить.
- Ты там один?
- Нет.
- Кто еще?
- Да много разных...
- Кого много? Твоих ребят, моих, случайных?
- Всех хватает.
- Ничего не понимаю! - резко сказал Пафнутьев в трубку.
- Я тоже.
- А сам-то ты не попался?
- Трудно сказать...
- Даже так... Хорошо... Еду.
- Может не стоит? - произнес Ковеленов странно вымученным голосом и этим окончательно сбил Пафнутьева с толку.
- Приеду разберусь. Откуда звонишь?
- Тут телефон случайно целый оказался, как раз в тылу кинотеатра "Пламя". Сквер, скамейки, мокрые, правда, замоченные, деревья... И будочка телефонная стоит... Дверь сорвана, стекла выбиты, как после бомбежки, а телефон, как ни странно, работает... Я возле большой клумбы, здесь в центре сквера большая клумба с красными цветами, они, по-моему, и зимой красным цветом цветут...
- Знаю!
- Вот здесь и развернулись печальные события, - уныло тянул Ковеленов.
- Для кого печальные?
- Для меня, конечно. А потом... Потом, кто его знает, кого эти события засосут, затянут, поглотят...
- Ладно, еду.
- Мне подождать?
- Подожди, но в сторонке. В дело не лезь. Вообще, постарайся не возникать.
- Нам всем этот совет не помешает, - произнес Ковеленов загадочные слова, но пока Пафнутьев соображал, как их понимать и что за ними стоит, он сам уже положил трубку. Помолчал, глядя в телефонный диск. Что его насторожило в этом разговоре, что было непривычным? Ковеленов говорил о клумбе с красными цветами и сказал, что они, по его мнению, цветут чуть ли не всю зиму... Непонятно. Ковеленов в разговоре допустил какой-то сбой, нарушение связности... Но Ковеленов не допускал сбоев. И проскочило у него еще одно словечко - замоченные скамейки. Замоченная, значит, насильственно убитая скамейка? Или он просто нашел возможность вставить в разговор само слово - "замоченный"? То есть, убитый. Кто убитый? Он сам, Ковеленов? Но я с ним разговаривал и это был именно Ковеленов... Кто же еще убитый, о ком он открыто сказать не мог?
Пафнутьев наскоро попрощался с Викой и вышел на улицу. В сквере, расположенном в тылу кинотеатра "Пламя", он был через пятнадцать минут. Кинотеатр стоял пустой, облезлый, афиш не было, фильмы здесь давно не крутили. Как и во всем городе - явные следы запустения, разложения, умирания страны. В громадных стеклах здания он увидел лишь разноцветные блики заморских машин - из кинотеатра устроили автосалон. Но возле здания Пафнутьев ничего странного, неожиданного не увидел. Бродили мокрые парочки под зонтиками, по привычке приволокшись к кинотеатру, на остановке троллейбуса сидели старухи с двухколесными сумками, набитыми пустыми бутылками - видимо, возвращались с промысла по окрестным кустам. Старухи смотрели прямо перед собой уставшими от жизни глазами и никакого волнения на их сморщенных лицах Пафнутьев не обнаружил. Где-то в глубине сквера топтались несколько парней в кожаных куртках... Прогуливал какую-то, мокрую несчастную болонку старик с тростью. И все.