Ответить Пафнутьев не успел, хотя и вертелся у него на языке неплохой вопросик - резко зазвонил телефон. Амон, не торопясь дожевал, подошел к аппарату, поднял трубку.
- Да, это я, - проговорил он. - Слышу хорошо, - и после этих слов замолчал, вслушиваясь в то, что ему говорили.
Пафнутьев с замиранием сердца всматривался в Амона, понимая, что в эти вот самые секунды решается его судьба. Или же Амон примется немедленно отделять ему голову от туловища, или же займется более срочными делами. Сознание Пафнутьева натренированное, умеющее улавливать малейшие отклонения в тоне разговора, определять скрытый смысл в молчании, позе человека, в самых невинных словах, на этот раз оказалось бессильным. Амон никак не выражал своего отношения к услышанному. Он не думал, не волновался, не сомневался, ни на чем не настаивал и ни от чего не отказывался, являя собой какое-то своеобразное записывающее устройство. Он просто слушал и время от времени каким-то звуком лишь подтверждал, что он на связи, все понимает и принимает к сведению.
- Хорошо, - сказал Амон, наконец, и положил трубку. На Пафнутьева он даже не взглянул, тот действительно был для него лишь барашком. А недавняя откровенность лишь подтверждала - участь следователя решена окончательно.
Амон посмотрел на часы, щелкнул лезвием ножа, сложил его и сунул в карман. Из прихожей он вернулся уже в кожаной куртке. Значит, собрался уходить, - обрадовался Пафнутьев, но тут же его обожгла другая мысль - а если он уйдет отсюда уже с его головой? Амон, не глядя на пленника, прошел в другую комнату и оттуда вернулся еще с одним парнем - заспанным, всклокоченным, недовольным.
- Вставай, начальник, - сказал Амон бесцветным голосом. - Вставай, дорогой.
Пафнутьев не пошевелился.
Амон беззлобно, но сильно ткнул его ногой в лицо. Пафнутьев дернулся, попытался повернуться, но парни подхватили его под руки и поволокли в коридор. Пафнутьев изо всей силы рванулся, но единственное, что ему удалось - он всем телом грохнулся на пол.
- Ай, как нехорошо, как нехорошо, - смеясь, пробормотал Амон. Послушай меня, начальник, если будешь себя плохо вести, твою голову никто не узнает. Она вся опухнет, покроется синяками и ссадинами... Потом люди будут говорить... Ах, какой плохой Амон! Как он бил бедного начальника! А что мне сказать, как оправдаться? Сказать, что начальник сам бился головой об пол и совсем испортил свою голову, так что ее никто и узнать не может?
Так сказать, да? Никто не поверит, все будут ругать Амона, будут обижаться на него за плохое поведение . Все будут говорить, что голову он отрезал хорошо, но зачем так ее испортил...
Пафнутьев лежал на полу вдоль узкого коридора, зажатый с двух сторон парнями и не мог сделать ни одного движения.
- Он думает, что ты его кончать будешь, - сказал второй парень.
- Ничего он уже не думает... Люди в таком положении уже не думают, ответил Амон. - Слышишь, начальник! Ты ошибаешься... Я не буду тебя сейчас кончать... Еще поживешь немного, совсем немного... А потом будет немножко больно... Команда поступила - голову твоего друга надо унести из дома. Нехорошо, когда в одной квартире сразу две головы соберется... Вставай, дорогой, полежишь немного в ванне. А то вдруг гость какой зайдет... А ты голый лежишь... Неприлично, все-таки. Опять будут говорить, что Амон виноват.
Пафнутьев больше не сопротивлялся. Его затолкали в маленькую комнатку, освещенную слабой лампочкой, опрокинули в ванную, так что он рухнул в это чугунное корыто, зажав руки тяжелым своим неповоротливым телом.
- Кричать будешь? - спросил Амон.
- Буду.
- Тогда я тебе что-нибудь в рот запихну... Но боюсь, что ты задохнешься... Зачем мне твоя мертвая голова? Мне живая нужна, чтобы глаза твои я видел, чтобы кровь по моим пальцам бежала... Кровь врага лечит все раны - и душевные, и физические... Пока не умоюсь твоей кровью, начальник, мне не выздороветь, это я знаю точно. Я же больной... Вот скажи, видно, что я больной?
- Видно, - прохрипел Пафнутьев. - На расстоянии видно.
- Шутишь, начальник? Это хорошо. Кричать будешь?
- Не буду.
- Договорились. Если закричишь, мой друг, вот он стоит, будет бить тебя по голове тяжелыми предметами.
- Там в комнате гантели есть, - добавил второй парень.
- - Гантели? Это хорошо, только не очень старай... Но все-таки я что-нибудь в рот ему запихну...ут где-то грязные трусы валялись или носки... А, начальник? Что хочешь - носки или трусы?
- Сказал же - не буду кричать! - взъярился Пафнутьев от сознания полной своей беспомощности.
- Ладно-ладно, не надо злиться... Ты лучше о Боге подумай, о том, какие грехи совершил в жизни, - Амон взял влажноватое полотенце и, перетянув Пафнутьеву рот, затянул на затылке прочный узел, сдавив больное место. Пафнутьев простонал сквозь зубы, но промолчал. - Видишь, какой я добрый... А то все говорят - Амон злой, Амон злой... Это после твоей камеры, начальник, я стал таким добрым. Видишь, дошло до меня, что насилие над человеком совершать - это плохо, это тяжело переносится... Отдыхай, дорогой, - Амон вышел вслед за парнем из ванной и выключил свет.
Пафнутьев оказался в полнейшей темноте. Хлопнула входная дверь - Амон вышел, скорее всего с сумкой, в которой сочилась кровью голова бедного Ковеленова. Пафнутьев не столько услышал, сколько почувствовал, что с той стороны двери" затаился второй парень, оставшийся в квартире. В одну секунду неожиданно вспыхнул свет и распахнулась дверь - Пафнутьев лежал с закрытыми глазами в той же позе, в которой его оставили несколько минут назад. Успокоившись, охранник отошел, опять выключив свет и заперев дверь. Пафнутьев успел заметить, что запор на двери сделан неплохо - рядом с ручкой была привинчена мощная никелированная щеколда. Она была неплохо сделана каким-то умельцем. Ее толщина, петли, надежные шурупы не оставляли сомнений - вывернуть ее он не смог бы и с развязанными руками, разве что высадил бы вместе с дверью.
Изможденный, с разбитой головой и скованными руками, брошенный в холодную ванну в каком-то сжатом, неудобном положении, Пафнутьев забылся в тяжелом бредовом состоянии, как вдруг опять вспыхнул свет и распахнулась дверь - охранник опять проверял, все ли в порядке. Убедившись, что никаких неожиданностей от пленника ждать не приходится, он, успокоенный, снова запер дверь и выключил свет, Его шаги затихли во второй комнате и в квартире Установилась полная тишина. Сколько ни вслушивался Пафнутьев, он не мог уловить ни единого звука. Парень скорее всего опять лег. Пафнутьев решил, что у него есть примерно полчаса времени до того, как вернется Амон, до того, как охранник его снова решит проверить...