— Скрепя сердце, — поправил Сысцов.
— Мне больше нравится так, как я сказал. И благодарить я должен именно вас, Иван Иванович, за то давнее назначение. Именно так обстояло дело.
— Возможно, — благосклонно кивнул Сысцов. Несмотря на свой ум, опыт, хватку, отказаться от похвалы он все-таки не мог. А Пафнутьев понял — начал он неплохо, что-то в душе Первого ослабло, на него он уже смотрел с интересом. И в глазах у него не было холодного, стального блеска.
— Когда я оказался в ловушке у этих бандитов....
— Я наслышан об этом.
— Когда я оказался в ловушке у этих бандитов, — Пафнутьев пренебрег замечанием Сысцова, больше того, своим повтором он как бы осадил его, поставил на место, и Сысцов опять взглянул на него с изумлением — он открывал для себя Пафнутьева нового, неожиданного. — Этот мясник, этот наемный убийца, прежде чем отрезать мне голову в ванной, решил позабавиться. И когда ему кто-то позвонил, он отчитался, выслушал чьи-то там указания, а потом взял да и протянул мне трубку — послушай дескать, и ты.
— Он дал вам трубку, не закончив разговора? — Сысцов напряженно наклонился вперед.
— Да, Иван Иванович, именно так. Он не очень, уважительно отнесся к собеседнику... Он поднес трубку к моему уху, когда тот еще продолжал говорить.
— Я не знал этой подробности, — чуть смешался Сысцов. — И что же вы услышали?
— Я услышал голос Анцыферова.
— Не может быть! — искренне воскликнул Сысцов, отшатнувшись в кресле. — Это надо же быть, идиотом!
— Кому? — улыбнулся Пафнутьев.
— Обоим.
— Не будем сейчас об этом... Таким образом, у меня появились основания усомниться в Анцыферове.
— Он очень неважно выглядел, когда я появился в его кабинете с головой на собственных плечах. Он предпочел бы, чтобы свою голову я держал под мышкой.
— Представляю, — хмыкнул Сысцов.
— Я тоже... Естественно, работать ему со мной стало неуютно. Но это тоже к делу не относится. И когда после всего этого до меня дошла информация о готовящейся взятке... Согласитесь, у меня были основания не бить в колокола.
— Понимаю вас, — кивнул Сысцов. — Возмездие — святое чувство. Прекрасно вас понимаю.
— Никакого возмездия, никакой мести. Доложить, вам о телефонном звонке, когда я лежал связанным по рукам и ногам, я был обязан. Но мог ли я, положив голову на плаху, утверждать, что это был голос именно Анцыферова? Не показалось ли мне это в моей тогдашней предсмертной тоске? Я — следователь. И я обязан был положить на стол доказательства. А у меня их не было.
— Но у вас их никогда и не будет, — произнес Сысцов с той странной интонацией, когда его слова можно было истолковать и как вопрос, и как утверждение, но было в нем и сочувствие, и удовлетворение.
— Не обо мне разговор, — сказал Пафнутьев, пресекая попытки Сысцова выудить подробности. — Я — Птица не столь уж высокого полета. Речь идет о вас, Иван Иванович. О вашей судьбе, о вашем будущем.
— Даже так? — на этот раз в восклицании Сысцова уже не было прежнего благодушия.
— Эти бумаги, пленки, фотографии были обнаружены сегодня утром в сейфе Анцыферова, — Пафнутьев вынул полдюжины разноцветных папок с резолюциями, сделанными фломастерами в углу каждого конверта. — Обратите внимание, Иван Иванович... На каждой папке рукой Анцыферова сделаны соответствующие пометки... Как я понимаю, сделаны они для собственного потребления, он их делал для себя... Я оставляю вам эти документы.
— Их уже кто-то видел?
— Нет. Я изъял их при обыске, а когда понял их характер, содержание...
— Они уже побывали в областной прокуратуре?
— Нет.
— Невродов с ними знакомился?
— Нет.
— А его люди?
— Нет.
— — Это хорошо, — Сысцов взял папки, бегло взглянул на них. — Да, это рука Анцыферова. Любопытно...
— Если хотите, можете посмотреть прямо сейчас. Я посижу, подожду... Можете посмотреть их без меня, я позвоню позже... Можете вообще оставить их себе. Но в любом случае моя просьба заключается в следующем — посмотрите их сегодня. Пока Анцыферов еще...
— Я понял, — кивнул Сысцов. — Пока он еще изолирован.
— Когда я взглянул на эти бумаги, которые он хранил так бережно, которые подбирал и сортировал так тщательно, которые наверняка готовился пустить в дело... Я понял, что тот голос в трубке принадлежал все-таки ему.
— Но ведь нужно быть идиотом, чтобы хранить подобные бумаги в служебном сейфе, — пробормотал Сысцов, заглянув в одну из папок.
— Знаете, Иван Иванович, мне кажется, что это не единственный его поступок, который вызывает.., сомнения.
— Деликатно вы иногда выражаетесь, Павел Николаевич, — усмехнулся Сысцов.
— Как говорит наш эксперт, с кем поведешься, с тем и наберешься.
— Позвоните мне через пару часов. — сказал Сысцов и, взяв папки, направился ;к письменному столу. — Анцыферов знает, что эти бумаги обнаружены при обыске?
— Да. И подтвердил это при понятых. Его подтверждение занесено в протокол.
— Что же это он... Растерялся?
— Очень, — заверил Пафнутьев.
— Но это же надо быть дураком... Почему он не отрекся от них, почему не сказал, что их ему подсунули?
— Мы об этом уже говорили, Иван Иванович, — Пафнутьев поднялся. — Анцыферов иногда совершает странные поступки.
— Я жду вашего звонка, Павел Николаевич, — на этот раз Сысцов произнес имя Пафнутьева даже с некоторой долен уважительности.
Пафнутьев позвонил Сысцову ровно через два часа. Секретарша соединила его тут же, не задав ни единого вопроса — видимо; была предупреждена.
— А, Навел Николаевич, — буднично произнес Сысцов. — Рад, что вы нашли время позвонить мне... Я разобрался с вашим вопросом. Мне кажется, нам не надо особенно беспокоиться и вмешиваться н это дело... Пусть все идет, как идет. Суд разберется и скажет свое слово. Вы согласны?