Выбрать главу

Усталости не чувствовал, но была внутри какая-то выжженность. Словно живописное место, которое долго радовало и тешило душу, вдруг за один день выгорело и теперь гуляют, струятся по нему только тонкие смерчи, гибкие и прозрачные, смерчи из пепла и умерших желаний. Андрей направлялся к Пафнутьеву — может быть, тому удалось что-то предпринять. Но не мог он не проехать и мимо дома Вики, а проезжая, бросил взгляд на верхний, девятый этаж. Он уже собирался было свернуть, но что-то остановило его. Снова посмотрел вверх — в окнах Викиной квартиры был свет Андрей остановил мотоцикл, взглянул вверх внимательнее — и лоджия освещены и кухонное окно теплилось знакомым розовым светом абажура.

— Оперы работают, догадался Андрей. Он решил заглянул:, в квартиру — может быть, Пафнутьев там. Поднявшись на лифте, он пересек площадку и толкнул дверь. Она открылась. Внутри негромко звучала музыка — это его удивило. Осторожно пройдя прихожую, Андрей шагнул на спет и удивился еще больше — у журнального столика сидела Вика, а против нее, в знакомом низком кресле — какой-то парень. На столе стояла бутылка красного вина, в литровой банке цветы, на проигрывателе вертелась пластинка.

— Здравствуйте, — сказал Андрей.

Вика и парень улыбчиво обернулись, словно давно ждали его, а он все задерживался и вот, наконец, объявился.

— Ха! — сказала Вика обрадованно. — А вот и Андрей! — Заходи, Андрюша, присаживайся, — она похлопала узкой ладошкой по кровати рядом с собой. — А то мы тут с достой немного заскучали.

Андрей молча стоял в дверях. Единственное, что он догадался сделать, это снять шлем и перчатки. Слишком уж кошмарные картины виделись ему целый день, чтобы вот так легко поверить в счастливое Завершение его поисков. Но перед ним действительно сидела Вика и расслабленно улыбался длинный светловолосый парень.

—  — Мне Павел Николаевич недавно звонил, — пояснила Вика. — Поэтому мы тебя в общем-то ждали... Он сказал, что рано или поздно ты должен появиться.

— Так, — сказал Андрей и, сев на кровать, бросил на пол шлем и перчатки. — Так. — повторил он, проведя ладонью по лицу. — Так...

— А меня ограбили, — просто сказала Вика. В ее голосе было даже что-то радостное. — Представляешь?

— Как ограбили? — не понял Андрей.

— Привожу — дверь взломана, вещи на полу, по Кровати кто-то пешком ходил... Чего искали — ума не приложу. Час меня не было, представляешь? И за это время управились Как, наверно, матерились, когда увидели, что моему телевизору больше двадцати лет. — Вика рассмеялась. — Соседи хотели выбросить, но я упросила отдать мне этого мастодонта. Только одну программу берет, — Вика снова рассмеялась.

— А я тебя искал. — сказал Андрей, — Зачем?

— Зашел — замки взломаны... Подумал черт знает что.., — Да, я знаю, Павел Николаевич сказал. Он приезжал сюда часа два назад. С какими-то операми, по-моему, даже собака была... Кошки, правда, сними не сидела.

— Представляю, — кивнул Андреи. — хороший мужик, Павел Николаевич. У него были основания посмеяться надо мной.

— Выпить хочешь? — спросила Вика.

— Воды разве что...

— Костя, будь добр, принеси из холодильника...

Костя охотно поднялся и вышел — как понял Андреи, он не торопился, крышка холодильника так и не хлопнула. Видимо, и Костя проявлял к нему великодушие, не только Пафнутьев.

Вика была нарядна. Белая блузка, свежий маникюр, узкая серая юбка, такой же пиджак лежал рядом на кровати. Андреи не видел Вику около месяца и остро отметил перемены. Изменилась прическа. Волосы стали короче, теперь они едва достигали плеч. Блузка... И блузка новая, с какой-то строгой изысканностью. Браслет, раньше он его не видел... Серебряный? Может быть. К блузке и костюму... Сероватый витой браслет на узком запястье...

Андрей видел Вику как-то выборочно, частями, ее облик не собирался в ту женщину, которую он знал до этого. И это сбивало его с толку — вроде Вика была рядом и в то же время ее здесь не было, она не была с ним. Ему удалось поймать ее взгляд, брошенный на него с привычной усмешливостью, но уловил он в нем и нечто новое, холодноватое. Он не был, как прежде, открыт, взгляд стал испытующим, Вика словно присматривалась к нему, но уже без прежней доверчивости.

— Что, Андрюша? — спросила она как бы незначаще, но он понял — его впечатление не ошибочно. Да, он заметил перемены, но Вика дала понять, что главного он не увидел, главного не знает. И еще один жест больно резанул Андрея — как-то незаметно для самой себя, машинально Вика поправила юбку, натянув ее на колени. Она уже стеснялась его. Такие жесты не бывают случайными, не бывают продуманными.

— По какому случаю? — Андрей кивнул на стол.

— Да вот Костя заглянул по старой памяти...

— Есть что вспомнить?

— Есть, — ответил Костя, появившись в дверях с бутылкой минеральной воды. Он улыбался благодушно, незлобиво, видя в этом несколько странном положении какой-то смысл, ускользающий от Андрея.

Андрей взял бутылку, но не увидев на столе свободного стакана, запрокинул голову и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.

— Помешал? — спросил он, поставив бутылку на стол.

— Ничуть, — ответила Вика.

— А то я быстро смотаюсь, — произнес Андрей, опустив голову, чтобы не встретиться взглядом с Викой — он не был уверен, что сможет посмотреть на нее ясно, твердо, спокойно.

— Оставайся, — усмехнулась Вика. — Куда тебе торопиться.

— Хочешь сказать, что я уже везде опоздал?

— Ну, почему же везде, Андрюша! — воскликнула Вика и были, были в ее голосе снисходительность, и даже сочувствие. Она его утешала и Андрей это понял.

— Вина не пьешь, значит, опасаться тебя нечего, — добавил Костя. — Убытка столу не нанесешь.

— Замок бы вставить, — Андрей кивнул в сторону двери, уводя разговор от опасного направления.

— А вот Костя как раз мастер по этому полу, — рассмеялась Вика. Ей, похоже, и самой стало легко оттого, что нашлась такая простая причина этой встречи.

— Я могу, — подтвердил Костя. — Так что если у тебя где чего повреждено... Дай знать.

— Повреждено, — кивнул Андрей. — Он осмотрел кровать, задержался взглядом на подушках, слишком уж обнаженных для столь невинного объяснения. Вика смотрела на него с какой-то скорбной улыбкой, словно жалела, что не может сказать всего, а он сам не догадывается.