Знающему человеку это говорило о том, что машина перегоняется, что остановилась ненадолго, видимо, у хозяина здесь родня или знакомые, что пройдет всего день-второй и машина уйдет. И если у кого-то возникли по отношению к ней какие-то намерения, то следует поторопиться, иначе хозяин, отдохнув, сорвется с места и понесется по жизни дальше, наслаждаясь каждым километром пути, поворотом дороги, и понесется, понесется мимо желтеющих лесов, мимо осыпающихся березовых рощ, мимо сумрачных и влажных еловых зарослей, над речками пронесется, над оврагами, под мостами и железными дорогами пронесется свободный и неуязвимый...
Да, тогда он станет неуязвимым. И если у кого-то возникли мысли при виде этой машины, то ему следует поторопиться, иначе эти мысли останутся всего лишь мыслями и никогда им не превратиться в сверкающую перламутром божественную «девятку».
Вначале Амон поехал один — осмотреться, на метить пути подхода, пути отхода. Он прошелся по улице, постоял на перекрестке, потолкался у стоящих на обочине машин... Все было обычно, привычно и не вызывало настороженности в его подозрительной душе. С улицы «девятки» не было видно, присыпанная желтыми листьями, она не выделялась и со стороны двора. Нужно было подойти к ней вплотную, чтобы понять, какое сокровище стоит под окнами. Единственное место, откуда была видна — «девятка» во всех ее прелестях — это окна верхних этажей унылых пятиэтажек.
Не заметив ничьего внимания, Амон подошел к машине, провел пальцем по холодному мокрому боку, заглянул внутрь. В счетчик он всматриваться не стал, ему достаточно было увидеть посверкивающие складки целлофана на сидениях. Сняв желтый листик, прилипший к ветровому стеклу, Амон покинул двор медленной своей тягучей походкой.
Потом они подъехали сюда вчетвером. Остановились за квартал, к машине направились пешком. Посидели на скамейке, обсудили, осмотрелись. Убедились — машина действительно хороша, угнать можно без помех и продать будет нетрудно. И покупатель был на примете, давно мужик ждет именно такую машину.
Даже если случайный свидетель увидит их возню вокруг машины, если к тому же сообразит, что происходит, да решится на какие-то действия... В общем, пока до милиции дело дойдет, то и говорить будет не о чем.
— Мокрый асфальт, — сказал Амон, покусывая сорванный листок.
— Да еще с перламутром, — добавил Борис. — По-моему, все нормально, ребята.
— Совсем свеженькая, — вставил словцо и Сынок. — Надо брать. И не тянуть. Долго она стоять не будет.
— Там кочергой на руле, — сказал Амон.
— С этим мы справимся, — небрежно заметил Сынок. — Кочерга — это даже хорошо. Хозяин спокойно спит.
— Когда? — спросил Юрик, ни на кого не глядя, — Сегодня, — ответил Амон.
— Как бы он не уехал к вечеру, — заметил Сынок. — Жалко будет такое добро упускать.
— К вечеру не уезжают, — заметил Амон. — Уезжают утром, Все ясно, — ответил Боксер — стриженный, в черной куртке с поднятым воротником.
— Сынок, пойдешь посмотришь? — спросил длинноволосый Юрик. Пучок волос на его затылке отсырел на дожде и свисал влажный и отяжелевший.
— Зачем... Машина новая, замки заводские, их секреты я знаю. Наверняка новые запоры поставить не успели.
— Тогда линяем, — сказал Амон и первым, не оглядываясь, направился к машине, на которой прибыли. Все послушно потянулись за ним.
Вряд ли кто обратил на них внимание, вряд ли кому они показались подозрительными. Не открылось ни одно окно, ни одна форточка, не дернулась занавеска. Разве что за одним из окон возникло какое-то движение да сверкнул фиолетовый глаз объектива.
Снова они появились уже к вечеру, когда начали сгущаться первые прозрачные сумерки. Еще не наступил вечерний час пик, когда улицы были забиты машинами, возвращающимися в гаражи. Дороги были свободны, значит, можно развить скорость. И хозяева благодушны, их бдительность возрастет с наступлением темноты.
Амон отделился от группы за квартал и к машине подошел один. По привычной схеме, он сделал круг по двору, выбрал скамейку, с которой все было видно, но сам он мог бы оставаться в стороне, как бы непричастным ко всему, что может произойти. Он вступит в дело только при возникновении чего-то чрезвычайного, когда вся операция окажется на грани срыва.
Борис и Юрик были налегке, на плече у Сынка болталась небольшая сумка с инструментом. Кожаные куртки были на всех достаточно свободные, чтобы скрывать пристегнутые под мышкой пистолеты, но это уже на крайний случай, на самый крайний, когда бесшумная работа Амона не принесет результата.
— Хорошо бы к семи все закончить, — негромко проговорил Юрик.
— А почему именно к семи? — спросил Сынок.
— Девушка ждет... Нехорошо заставлять девушек ждать.
— Успеваешь, — заметил Борис. — Сейчас четыре, полчаса уйдет на работу, немного гонки по городу,. К пяти освободишься. Сынок, у тебя что на вечер? Может, со мной? Сауна, ресторан... Поужинаем по-человечески — Не получится, — кратко ответил Сынок.
— К маме пойдешь? — усмехнулся Борис.
— Да, к маме. К своей маме.
— Не к моей же, — опять усмехнулся Борис.
— Вот во г, — кивнул Сынок, глядя прямо перед собой — Обещал, надо сходить. Там и перекушу... Она с утра ужин готовит А к своей ты сам сходишь... Когда вспомнишь, где она живет.
— Не кусайся. Сынок, не надо... Это вредит делу, — Сам начал — А ну кончайте собачиться! — прикрикнул на них Юрик — Пришли Машина стояла на месте, поблескивая в свете несильного фонаря. К «девятке», похоже, за день никто не прикасался. Листва все также покрывала кузов, колеса чернели соблазнительной новизной, в салоне искрился целлофан на сидениях Влажная листва делала шаги бесшумными и все трое темными тенями скользнули сквозь негустой кустарник к машине.
— Пришли, — сказал Андрей, глядя сквозь прозрачную занавеску па появившихся в сквере угонщиков. — Пора выходить, — и он включил в комнате свет, подавая сигнал остальным участникам засады. Едва вспыхнул розовый абажур, вокруг «девятки» начало быстро смыкаться второе кольцо. Со скамеек, от автобусной остановки, из стоявших в сторонке невзрачных «Жигулей» отделились такие же неслышные тени и начали стекаться к «девятке».